— Нодди, — наконец сказала она.
— Да, милая, — отозвался Золотой Мусорщик, прерывая свою прогулку по комнате.
— Извини, что я вмешиваюсь, Нодди, но право же! Не был ли ты сегодня слишком строг с мистером Роксмитом? Не был ли ты немножко, самую малость, не такой как раньше?
— Еще бы, старушка, надеюсь, что не такой, — ответил ей мистер Боффин весело, даже хвастливо.
— Надеешься, голубчик?
— Нам нельзя оставаться все такими же, как раньше, старушка. Как же ты этого еще не поняла? Не годится нам больше вести себя по-старому, иначе все нас будут только обворовывать да обманывать. Раньше мы не были богачами, а теперь мы богачи: это большая разница.
— Ох, да, большая разница! — сказала миссис Боффин с тихим, протяжным вздохом, снова опуская работу и глядя на огонь.
— И нам надо считаться с этой разницей, — продолжал ее муж, — так, чтобы не ударить в грязь лицом, — вот мы какими должны быть. Нам теперь приходится остерегаться всех и каждого, потому что каждый норовит запустить лапу тебе в карман; и никак нельзя забывать, что денежки счет любят; деньги к деньгам, а без них ничего не будет.
— Если уж все помнить, — сказав миссис Боффин, бросив работу и глядя на огонь, — так помнишь ли ты, Нодди, что ты говорил мистеру Роксмиту, когда он впервые пришел к тебе в «Приют» наниматься? Ты говорил, что если б богу было угодно сохранить жизнь Джону Гармону, то мы были бы довольны одной насыпью, которая нам завещана, и даже не мечтали бы обо всем остальном.
— Как же, помню, старушка. Только мы тогда еще не знали, что значит владеть всем остальным. Получили новую одежку, только еще не надевали ее. А теперь мы ее носим; носим, значит, но ней и надо протягивать ножки.
Миссис Боффин снова взялась за рукоделье и молча работала иглой.
— Что касается этого Роксмита, моего молодого человека, — сказал мистер Боффин, понизив голос и оглянувшись на дверь из боязни, чтоб его кто-нибудь не подслушал, — так с ним надо обращаться так же, как и с лакеями. Я теперь знаю, что их надо прижимать, а не то они тебя прижмут. Если ими не командовать, так они, наслушавшись всякого вранья о твоем прошлом, будут думать, что ты ничуть не лучше их, если не хуже. Только и можно взять строгостью, не то совсем пропадешь, поверь мне, старушка.
Белла украдкой метнула на него быстрый взгляд из-под ресниц и увидела темную тучу подозрений, скупости, чванства, омрачавшую когда-то ясное, открытое лицо.
— Однако это неинтересно для мисс Беллы, — сказал он. — Верно, Белла?
