Действительно, вслед за выстрелом послышался какой-то глухой шум, который вскоре перешел в дикое рычание разъяренной толпы. Раздались одиночные выстрелы, затем они стали все учащаться и наконец слились в сплошной страшный гул.
Сначала этот шум слышался в дальних кварталах, а затем стал все приближаться к Лувру, и вскоре из открытых окон комнаты Генриха можно было ясно расслышать грозный рев: — Смерть гугенотам! Смерть наваррскому королю!
— Настал час! — сказал Генрих. — Ну что же, пусть никто не скажет, что мы трепеща ждали врага. Пойдем к нему навстречу!
Генрих, а за ним и весь небольшой отряд его приверженцев, среди которых все время была также и Маргарита, перешел в соседнюю комнату.
Это был довольно большой зал, который отлично подходил для боя.
А час этого решительного боя близился. Вскоре двери зала распахнулись, и в комнату ворвался небольшой отряд пьяных рейтаров.
Но рейтары не были опасными противниками Генриху Наваррскому, и вскоре все они полегли, не успев ранить никого из гасконцев.
Однако это был лишь авангард, за которым шел более опасный враг. Им были лотарингцы под предводительством самого герцога Гиза.
— А! — зарычал герцог, кидаясь с обнаженной шпагой прямо на Генриха. — Так вы все еще любимы?!
— С вашего любезного разрешения, да! — иронически ответил наваррский король, скрещивая шпагу со своим смертельным врагом.
Начался страшный, ожесточенный, беспощадный бой. Герцог и Генрих яростно нападали друг на друга, но оба они были хорошими бойцами, и ни одному из них не удалось заставить другого отступить хотя бы на шаг.
Вскоре каре, в которое Генрих при начале боя построил свой маленький отряд, расстроилось, так как враги сражались преимущественно парами. Граф Эрик ожесточенно нападал на Лагира, мстя за смерть Льва Арнембурга. На Пибрака напало сразу двое лотарингцев, но капитан гвардии вскоре уложил их на месте. Зато и у наваррцев выбыли двое из строя: Гектор был опрокинут на землю ударом алебарды, а паж Готье принужден был оставить поле вследствие полученной им раны в бок.
Так с переменным успехом шел бой, как вдруг Ожье де Левис увидал, что какой-то лотарингец нацеливался в Генриха Наваррского.
Ожье опрометью кинулся вперед, защитил короля своим телом и, получив пулю прямо в грудь, тяжело рухнул на землю, тихо шепча: — Король обязан мне жизнью, я вновь обрел утерянную честь!
Затем с уст де Левиса сорвалось какое-то имя, любимое им. Вдруг дверь в зал широко распахнулась, и послышался громкий голос, повелительно крикнувший: — Долой оружие, господа, долой оружие!
