— Ну, что вы думаете об этом человеке, герцог?
— Ровно ничего, государь. Я не знаю, сказал ли он правду или солгал.
— Конечно, солгал, — вставил свое словцо Мовпен, — и ваше величество отлично поступите, если потребуете экипаж, чтобы отправиться в Шато-Тьерри.
— Но если этот человек сказал правду и брат уже умер?
— Ну, так это лишнее основание съездить в Шато — Тьерри, чтобы доставить оттуда тело почившего со всей помпой.
— Увы, — вздохнул король, — самые пышные похороны не воскрешают!
— Нет, конечно, но смягчают горе. А ведь ваше величество — такой мастер в устройстве помпезных процессий! Я уверен, что торжественное перевезение тела герцога Франсуа будет чудом своего рода! Спереди пойдут кающиеся в белом, потом кающиеся в синем, потом серые монахи…
— Ты с ума сошел! — с негодованием перебил его король. — Монахи должны идти впереди кающихся, так и в ритуале указывается!
При этих словах Крильон и Нансери переглянулись почти с испугом — уж слишком проступало в этом диалоге все убожество короля! А Мовпен продолжал:
— После серых монахов — рота алебардистов…
— Ну уж нет! — перебил его король. — Я предпочитаю швейцарцев — у них более строгий костюм.
— Ладно, пусть пойдут швейцарцы! А после них мы пустим сотню конной гвардии!
— Вот это так! — согласился Генрих.
— Государь, — вмешался Крильон, начинавший уже бледнеть от злости, — мне кажется, что, прежде чем устраивать похороны его высочества, следовало бы узнать, действительно ли он умер!
— Вы правы, герцог. Я сейчас отправлюсь. Вы со мною?
— Вашему величеству известно, что я никогда не покидаю вашей августейшей особы! — сухо ответил Крильон.
В этот момент сквозь открытое окно донесся голос, жалобно возглашавший:
— Подайте, Христа ради! Подайте на монастырь бедных доминиканцев!
Король высунулся из окна и увидел молодого монашка, который, сидя верхом на осле, призывал верующих к молитве. У монашка были бледное лицо, пламенный взгляд, тонкие губы и оскаленные острые зубы, словно у хищного животного.
При виде этого лица король почувствовал необъяснимый укол в сердце, словно им овладели тайные предчувствия.
— Фу, что за отвратительный монах! — воскликнул он, отскакивая от окна.
Его место сейчас же занял Мовпен; увидев монашка, он воскликнул:
— Ба! Да ведь это Жако! Здравствуй, Жако! Как поживает Буридан? — и он указал пальцем на серо-черного осла.
Но король, подчиняясь охватившему его странному чувству непреоборимого отвращения, продолжал бормотать:
