— Что же является причиной этой печали? — спросил Мариус, у которого глаза блестели от слез, а губы дрожали.
— Но, — добавил г-н Кумб, избегая ответа на последнюю реплику, — прежде чем меня, как панцирь морского ежа, выбросят из этого мира, я хочу оставить вам свои последние распоряжения.
Милетта зарыдала с удвоенной силой и заглушила слова своего хозяина. Но голос Мариуса возвысился над рыданиями его матери и последними словами г-на Кумба: сын Милетты устремился к нему навстречу и с той преданностью, в проявлениях которой у жителей юга всегда что-то заимствовано от гнева, сказал ему:
— Отец мой, у вас нет необходимости давать мне какие бы то ни было распоряжения; если они касаются того, чтобы быть честным и трудолюбивым, то на протяжении долгого времени для меня было достаточно вашего примера, чтобы понять: быть таким — обязанность порядочного человека. Что касается моей любви к матери, то, будь моя мать даже святой, посланной Господом Богом, сердце мое не сможет дать ей любви больше той, какую я ей даю. Если речь идет о сохранении доброй памяти о вас, то легко предположить, что я сберегу по отношению к вам великое чувство признательности. Разве не вы вместе с моей матерью, которую я буду лелеять и почитать, заботились обо мне в моем детстве? А вот что нужно донести до нашего сведения, так это причины вашей печали, о которых мы ничего не знаем, и основания для ваших мрачных предчувствий, ничем не оправданных. Почему вы больше не рассчитываете на нас, отец? И если вас удручает какая-то неприятность, соблаговолите поведать нам о ней. Если понадобится ползти на коленях на Сент-Бом, чтобы молить Бога о нашем здоровье, то мы — моя мать и я — готовы на это.
Слушая Мариуса, г-н Кумб проникся умилением, что случалось с ним редко. Сын Милетты начал одерживать победу над предубеждениями г-на Кумба в отношении мужской красоты. Но не благородство выражаемых Мари-усом чувств столь сильно тронуло сердце г-на Кумба — едва ли он поверил в него полностью; услышав энергичный голос молодого человека и почувствовав силу его негодования, бывший грузчик ощутил, что он найдет в юноше Сида Кампеадора, которого он искал, хотя никогда о нем не слышал. На мгновение ему стало немного стыдно от сознания того, что столь вдохновенная преданность проявилась по такому ничтожному поводу; но его полная ненависти антипатия к соседу была намного сильнее этого едва заметного довода разума, и во второй раз за этот день он сгреб Мариуса в охапку и прижал к своей груди.
