Вначале, когда девушка появлялась на пороге хижины папаши Горемыки, Аттила довольствовался тем, что посылал в ее сторону телеграфные сообщения своими действующими по отдельности глазами, таким образом выражая бесконечное восхищение миловидной соседкой и показывая, что он питает к ней горячую симпатию. Это заигрывание г-на Батифоля вызывало улыбки на алых губах Беляночки, и при виде ее улыбки он набирался смелости. Глупость всегда ходит рука об руку со своим братом-тщеславием.
Воображая, что его знаки внимания принимают благосклонно, г-н Батифоль выпрямлял сутулую спину, прятал острый подбородок под галстуком и, покачивая головой, принимался поглаживать рукой свою мебель с еще большей любовью, чем прежде. Как-то раз, когда Беляночка отправилась за покупками для своего бедного маленького хозяйства, Аттила последовал за девушкой и заговорил с ней. Незачем повторять слова, сказанные им — это и так ясно, но нельзя умолчать о другом: чувства, в которых признался Юберте ее воздыхатель, настолько не вязались с его профилем совы и ужимками павиана, что они вызвали у Беляночки приступ смеха, который ей не удалось заглушить.
С легкомыслием, свойственным юности, она не видела причины лишать себя развлечения, которое ей доставлял вид влюбленного чеканщика. Впрочем, следует простить Юберте это мимолетное заблуждение, ибо, с тех пор как г-н Батифоль задумал основать город на берегах Марны, это были единственные радостные минуты в жизни внучки старого рыбака.
Восприняв веселый смех девушки как одобрение, г-н Батифоль приосанился, сдвинул фуражку на ухо и зашагал, размахивая руками и мурлыкая куплеты из какого-то водевиля.
Было ясно, что в дальнейшем он собирается перейти в наступление. Однажды вечером Юберта вышла из дома. Хотя уже настала лучшая пора весны, день выдался холодный и промозглый, и папаша Горемыка, рыбачивший на Марне с. раннего утра до сумерек, сушил одежду у очага, подбрасывая хворост в огонь; лампа, висевшая над камином, бросала тусклый отсвет на черные закопченные стены комнаты, и лишь изредка, когда пламя, добравшись до сухих листьев на ветках, брошенных в очаг, ярко вспыхивало, можно было рассмотреть предметы обстановки, домашнюю утварь и две кровати под зелеными саржевыми балдахинами.
Старик сидел, вытянув руки над очагом и, вероятно (так оно и было на самом деле), о чем-то задумавшись, как вдруг звук поспешных шагов, послышавшийся снаружи, заставил его встрепенуться. В тот же миг ему, казалось, послышался приглушенный крик и он узнал голос своей внучки.
