В разгар одной из таких бесед, посвященной Египетской экспедиции, после живописного описания таинственных гаремов пашей Пьеру Майяру пришла в голову мысль о браке, который мог бы еще прочнее скрепить узы его дружбы с Гишаром.
Если рыбак воспринял эту идею с воодушевлением, то Луизон отнеслась к ней довольно прохладно, а их юная дочь лишь покорилась отцовской воле — отставной солдат был далеко не молод и, несмотря на то что пять-шесть шрамов на лице придавали ему, по его словам, особую выразительность, вовсе не был красавцем.
Хотя обе женщины испытывали к леснику легкую брезгливость, свадьба все же состоялась, и ни одному из новобрачных не пришлось об этом пожалеть, ибо доброта бывшего солдата вполне окупала его физические изъяны.
В начале 1814 года, в тот день, когда дочь сделала Франсуа Гишара дедом, и в тот самый миг, когда жена поднесла к нему жалкое маленькое существо, чтобы он поцеловал его, в дверь дома Пьера Майяра постучал раненый солдат, возвращавшийся в родную деревню. Этот человек, служивший водном полку с сыновьями рыбака, поведал несчастному семейству, что во время сражения при Монмирае пушечное ядро унесло жизнь обоих братьев.
Услышав это, Франсуа Гишар едва не уронил свою внучку, которую дала ему подержать Луизон. Вернув девочку жене, он разрыдался, а затем разразился проклятиями и горестными криками. Этот человек с его грубыми повадками, столь сурово относившийся к самому себе, оплакивал сыновей с душераздирающей болью: он катался по полу, ломая все, что попадалось на его пути, и страстно взывал к милости и состраданию Бога; все думали, что он лишился рассудка.
Такое состояние мужа отвлекло Луизон от терзавших ее страданий; она попыталась утешить Франсуа самыми ласковыми словами, какие только знала. Впервые за двадцать лет рыбак оттолкнул женщину, которую он так нежно любил.
Тогда несчастную мать осенило; она снова протянула мужу новорожденного младенца и посмотрела на Франсуа таким умоляющим взглядом, что его отчаянное исступление вмиг утихло, подобно тому как прекращается дождь, когда ветер разгоняет тучи. Рыбак прижал крошку к груди и до вечера держал ее на руках, оставаясь безмолвным и неподвижным; лишь крупные слезы текли по его щекам, падая на пеленки и личико ребенка.
Эти слезы были первым крещением девочки, которой суждено сыграть немаловажную роль в нашем повествовании.
Франсуа Гишар так и не смирился со своей утратой; он стал мрачным и молчаливым, избегал жены и за целый день мог не сказать ей ни слова; он стал таким же нелюдимым, каким был в юности. Не раз ему доводилось ночевать в лодке, чтобы не видеть убогой комнаты, где родились его покойные сыновья. Если он изредка садился за стол с Луизон или если взгляды супругов случайно встречались, оба, не сговариваясь, принимались плакать.
