— Замолчите, Жак! Молчите и не мешайте этому смелому парню вернуть матери сына. О, если бы вы только знали, как я его люблю, добрый господин Ален! — продолжала несчастная женщина. — Если бы вы только знали, как он меня любит, мой бедный милый сыночек!.. Если бы вы знали, сколько притеснений я вынесла ради него!.. Если бы видели, с каким мужеством он согласился сесть в этот баркас, чтобы мы не лишились куска хлеба у дяди. О, тогда вы бы поняли, что мне нельзя терять его!.. Теперь, когда вы знаете это, я могу поклясться, что, спасая моего сына, вы спасаете жизнь сразу двух людей, ведь, кроме него, у меня никого нет! Но Бог, добрый, милосердный Бог — при этом вдова воздела руки к Небу, — Бог не станет отнимать у меня единственное утешение, которое он оставил мне на этом свете! Если же Господь заберет Жана Мари, то, значит, он не хочет, чтобы я пережила сына! О Боже, Боже! Ты ведь знаешь, что мать не может пережить свое дитя, не так ли?!
Эти слова потрясли собравшихся.
Даже Ален, питавший неприязнь к людям, был взволнован не меньше других. Как уже было сказано, наш герой был лишен материнской любви с самого
детства; сила и самоотверженность этого чувства, свидетелем которого он оказался впервые, привели его в неописуемый восторг.
— Что ж, да будет так! — внезапно воскликнул молодой человек. — Пусть не говорят, что Алена Монпле попросили спасти жизнь ребенка, никому еще не причинившего зла, а Ален Монпле отказался из страха за свою шкуру. Эй, вы! — крикнул он толпе и, скинув с себя бушлат и рубаху, бросил Их на мокрый песчаный берег. — Я поплыву туда! Обвяжите меня тросом.
Раздевшись в мгновение ока, обнаженный охотник походил на великолепную мраморную статую Геркулеса Фарнезского, разве что его запястья не были столь же тонкими.
Тело молодого человека обвязали тросом.
— Господин Ален! Господин Ален! — отчаянно кричала вдова, в то же время протягивая руки к затонувшему судну.
В эту минуту волны накрыли баркас, и он скрылся из вида в двадцатый раз.
Мучительное беспокойство людей достигло предела.
Героический поступок охотника мог оказаться бесполезным, если последние двое несчастных на борту уже испустили дух.
Наконец, баркас вновь принял вертикальное положение.
Все увидели, что третий матрос висит, перегнувшись вдвое, — он был мертв, как и двое его товарищей.
В живых остался только маленький юнга, привязанный к оконечности мачты, — при каждом ударе стихии он погружался в воду менее глубоко, чем другие.
