В конце концов, когда мучения Алена достигли предела, его легкие почувствовали недостаток воздуха. Несчастный упал и принялся с диким воем кататься по земле; скупые слезы пробились сквозь его сухие пылающие веки, и он заплакал — эти слезы облегчили боль страдальца, и он немного успокоился.
Встав на колени, юноша стал громко звать неверную подругу, заклиная ее не предавать свою любовь и не изменять своим клятвам. Он обращался к возлюбленной с самыми горячими мольбами, а затем впал в какое-то оцепенение, вскоре сменившееся новым приступом бешеной ярости.
Ален пребывал в состоянии, граничившем с безумием, несколько часов, но в конце концов это отчаянное исступление, слишком сильное, чтобы быть продолжительным, утихло, и он немного пришел в себя.
Между тем наступила ночь, и беднягу, одежда которого промокла оттого, что он так долго катался по земле, стал бить сильный озноб.
Ален попытался понять, где он находится, но не потому, что стремился к людям (сейчас ему было невыносимо видеть людей, а особенно женщин): он чувствовал, что должен найти какой-нибудь приют.
Судьба направила его в сторону устья Виры.
Вокруг виднелись только заросли камыша и небольшие водоемы, мерцавшие в свете луны, когда она ненадолго выходила из-за туч, застилавших лазурный лик небосвода.
Внезапно Ален услышал заунывный вой собаки, раздававшийся не более чем в пятистах-шестистах шагах от него, и понял, где он оказался.
Завывавшая собака, очевидно, принадлежала папаше Шалашу, его первому наставнику в охотничьем деле.
Ален не видел старика с тех пор, как вернулся домой из Парижа.
Он вспомнил, что лачуга добряка расположена по соседству, и больше не сомневался, что слышит вой Флажка, своего давнего друга.
То был голос, который взывал к нему, одинокому страннику, блуждавшему в глуши: «Иди ко мне!»
Мрачный скорбный вой был созвучен состоянию души Алена.
Если бы это был человеческий голос, то молодой человек, возненавидевший весь род людской, скорее всего повернул бы в другую сторону.
Но то был зов собаки, и Ален пошел на него.
Не успел он пройти и сотню шагов, как увидел на горизонте темный бугорок, возвышавшийся над равниной.
Это была лачуга папаши Шалаша.
Ален направился к жилищу охотника.
Чем ближе к нему он подходил, тем более жалобным становился вой собаки.
Он доносился из запертой хижины.
Ален подошел к двери и приподнял щеколду.
Дверь поддалась.
Как только она открылась, молодой человек ощутил две собачьи лапы на своей груди и горячее влажное дыхание на своем лице.
