Открылась дверь, и глазам узника предстало довольно уютное небольшое помещение с кроватью, заправленной чистым бельем, удобным столом, умывальником, туалетом. Оно действительно напоминало номер в нашем доме отдыха, принадлежащем какой-нибудь богатой организации. Вот только из этого дома отдыха нельзя было уехать до окончания срока «путевки».
Едва дверь захлопнулась, как Феликс уселся на удобную, совсем не скрипучую кровать и довольно улыбнулся.
«Вот уж где не думал оказаться, — подумал он и взглянул на окошко с почти художественной тонкой решеткой, которое выходило во внутренний дворик тюрьмы. — Убегать отсюда нет смысла. Хотя можно… Но зачем? Месяц туда, месяц сюда, — продолжал размышлять Феликс. — Я и не по стольку времени терял даром. А здесь полежу, почитаю австрийскую прессу, посмотрю телевизор и выйду как ни в чем не бывало. И сразу же, как только окажусь на свободе, буду сваливать из этой долбаной Австрии. Уеду в Россию, займусь своим делом. В Вену — только за пособием по безработице. Надо достраивать дом и как-то думать о будущем. Что в своей жизни должен сделать настоящий мужчина?»
Колчанов усмехнулся, вспомнив расхожую фразу о том, что каждый человек в своей жизни должен посадить дерево, вырастить ребенка и построить дом. Правда, в армии ему пришлось услышать и продолжение — «убить врага».
«Вот с домом как раз таки проблем меньше всего, да и сад я посажу… А вот как быть с ребенком?»
И тут он вспомнил о Марине.
«Хорошая девушка: и шея у нее красивая, и губы… Но какая-то она странная. Вбила себе в голову какие-то глупости… Да ну ее. И вообще о женщинах в тюрьме лучше не вспоминать. Это как в армии, там как только начинаешь думать о бабах, так на тебя все шишки и валятся. Нет, нет, о бабах думать Боже сохрани! А о чем же тогда?»
Феликс не успел дать себе ответ на этот животрепещущий вопрос, потому что уснул. Он чувствовал, как его изрядно-таки уставшее тело отдыхает, набирается сил. Кровь пульсировала, сердце работало ровно, вот только в животе как-то странно и неприятно покалывало. Феликс повернулся на бок, лицом к стене, а затем прижал ладони к животу, пытаясь этим нехитрым движением утихомирить неведомо откуда взявшуюся непонятную боль.
— Чертовщина какая-то! — пробормотал он и сел на кровати, согнувшись пополам.
Боль немного отпустила.
«Что же это такое? — подумал Феликс. — Вроде ничего такого не ел. И по животу меня не били. Это же не наша тюрьма. Тогда что это? Справа, под самыми ребрами…»
