Он понимал: обязательно должен быть просвет хоть на час. И тогда самолеты смогут взлететь.
Черт, только бы вырваться отсюда, не дожидаясь генерала Рокоссовского…
Испугавшись того, что он не сможет выполнить задание, Моргенштерн уже начал подумывать, не отправиться ли поездом. Но его предупредили, что на железных дорогах хозяйничают партизаны, что поезда один за другим идут под откос, там, за линией фронта, в тылу, творится что-то невообразимое. Партизаны взрывают мосты, дороги, разбирают рельсы целыми километрами. Так что отправляться поездом — верная гибель.
Вильгельм Моргенштерн начал нервничать, хотя в общем-то был довольно сдержанным человеком. Он даже накричал на своих людей за какую-то мелкую провинность и пообещал им, что разберется с ними, как только они окажутся в Берлине. Хотя все его люди, как и он сам, прекрасно понимали, что последнее стало весьма проблематичным.
В городе появились полковники, генералы, части СС, Бобруйск заполнялся войсками. Вильгельма Моргенштерна это интересовало постольку-поскольку, он ждал лишь одного: когда же наконец прекратится гроза, взревут моторы самолетов, и темные облака останутся внизу….
Но он не мог и предположить, что это ожидание будет длиться почти вечно, во всяком случае, для него…
До странного спокойным оставался Колчанов на следующий день своего заключения. Так может себя чувствовать или ни в чем не повинный человек, или приговоренный к смертной казни, чье ходатайство о помиловании отклонено. Правда, в отличие от узника камеры смертников Феликс не знал, что его ждет впереди.
А впереди могло быть самое неожиданное. Честно говоря, Колчанова до сих пор не трогали, потому что в венской полиции и сами не знали, что делать с русским австрийцем, как стали называть его в управлении. Сюжет с его задержанием уже прошел в теленовостях, и этот человек оставался чуть ли не единственным оставшимся в живых после ночного налета полиции. Мертвых легко можно было списать на разборки преступных группировок, а вот Феликс мог и заговорить.
Таким образом, Колчанов оказался единственным свидетелем того, чему в принципе свидетелей не должно было остаться. Убрать его не представлялось возможным: «ночь длинных ножей» для русской мафии кончилась, теперь полиция должна была снова жить по законам правового государства.
Добродушный охранник отворил дверь в камеру Колчанова и сказал:
— Пройдемте.
— Куда? — осведомился Феликс, не поднимаясь со стула.
