— Я смотрю, ты не приучил себя пить? — заметил Зоммерфельд.
— Нет, я не люблю, — ответил гость из Берлина. — Ты же знаешь, я никогда не любил спиртное.
— Я тоже не любил. А вот здесь без него нельзя. Даже трудно сказать, сколько я выпиваю в сутки. Просыпаюсь — пью, днем пью, вечером пью. Для того чтобы уснуть, обязательно должен напиться. И другие офицеры так же делают. Если не пить — сойдешь с ума. А сходить с ума не хочется.
— Может, тебе написать рапорт?
— Это бесполезно. Я уже ничем другим не могу заниматься. Понимаешь, кроме как стрелять в за-
тылок, я уже ничего не умею делать. Но это уж делаю на совесть. С двенадцати шагов попадаю точно в позвонок. Хочешь, покажу? Вот прямо сейчас пойдем, и я тебе продемонстрирую?
— Нет, не хочу. Не надо, Фридрих. Давай лучше еще выпьем.
Моргенштерн налил полрюмки себе и полную своему приятелю.
Тот покачал головой:
— Я это только так, для приличия, с тобой пью из рюмок. А когда один — ночью или вечером — я пью вот так.
Зоммерфельд взял бутылку, расстегнул верхнюю пуговицу своего кителя и принялся жадно пить коньяк из горлышка, не прерываясь, пока бутылка не опустела. Затем он швырнул ее в стену. Бутылка с грохотом разлетелась вдребезги.
— Вот так, друг мой любезный, вот так здесь пьют все. И больше ни о чем не спрашивай.
— Хорошо, не буду. А хочешь, Фридрих, я тебя возьму с собой? — неожиданно предложил Моргенштерн.
— Куда? — пьяно осклабился Зоммерфельд.
— В Германию.
— Ты можешь меня забрать туда?
— Да, могу.
— Меня не отпустят.
— Я тебя возьму.
— Я никуда не поеду, даже если мне прикажет сам рейхсфюрер.
— Ну, как хочешь. Мое дело было предложить, а ты поступай как знаешь.
— Я знаю, как надо поступать. — Фридрих вытащил из кобуры пистолет и показал его школьному другу: — Вот лекарство от всех печалей и всех сомнений, оно всегда при мне. И если что, я прошу Бога только об одном — чтобы он позволил мне успеть нажать на курок.
Вильгельм смотрел на своего приятеля и понимал, что тот навряд ли пустит себе пулю в лоб. Ведь те, кто часто говорит о самоубийстве, как правило, до ужаса боятся смерти. Вот он, Вильгельм Моргенштерн, был вполне готов к этому шагу, если обстоятельства так сложатся.
А Фридрих, видимо, оседлал своего любимого конька:
— Я не могу представить, что кто-то сделает эту работу за меня. Только я сам, вот этой рукой, этим пальцем нажму на курок, — и он приставил ствол «вальтера» к виску.
— Да прекрати! Перестань! — закричал Вильгельм. — Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом.
