— Играли?! И у вас хватает наглости стоять тут передо мной и говорить, что вы использовали мой боевой топор как игрушку? Нет, это выше моих сил, вы перешли все границы! Вы просто безмозглый головастик! Ха, вот именно, лысый, коротколапый, безухий болотошлеп, чтоб вам подпрыгнуть и не приземлиться! Вот кто вы такой!
Мама Таммо, Мудрая Дум, все это время суетилась, переворачивая на сковородке ячменные лепешки. Но при этих словах она бросилась между мужем и сыном, на ходу стряхивая муку с лап.
— Довольно, Корни Формелло, я не потерплю подобных выражений под крышей нашего дома! Ты что, забыл, что ты не на поле боя? Я не позволю тебе так обзывать Таммо!
Однако ее слова не смягчили гнев полковника, скорее наоборот. Его уши налились кровью и встали торчком, словно две ярко-розовые пики. Он с размаху бросил трость об пол и с такой силой наступил на нее, что подвернул лапу.
— Еу-ла-ли-а, разорви меня горностай, не перечьте мне!
В ответ на это Дум царственно расправила плечи и двинулась на мужа, попутно притянув Таммо за голову и спрятав его в усыпанных мукой складках передника.
— А ну-ка, приглушите голос, господин, нет никакой необходимости подавать дурной пример ребенку только потому, что вы помешались на каком-то там топоре!
Полковник был не так глуп, чтобы ссориться с женой. Потирая ногу, он поднял трость, закрепил монокль на привычном месте и уселся, пытаясь придать голосу более сдержанные ноты:
— Какой-то там топор, вот тоже скажешь, дорогая! Я говорю об оружии, и о вполне конкретном оружии. О моем боевом топоре! Именно об этом топоре! Ты хоть знаешь, что этот юный отпрыск сколол кусок лезвия, сражаясь, как видно, с валуном? Кусок лезвия с моего боевого топора! Того самого топора, который был гордостью Пятьдесят Первого Мехолапого Взвода Дозорного Отряда. Того самого, который перерезал Морским Крысам глотки и подвязки с орденами, сдирал шкуры с хорьков, бил горностаев и кромсал им хвосты! И кто же обломал острие славного оружия? Этот, с позволения сказать, бездельник, жалкий зайчонишка!
Таммо высвободился из-под передника, его мордочка заметно побледнела от мучного налета. Он дважды чихнул, прежде чем заговорить:
— Я уже не зайчонишка, господин. Если бы вы позволили мне присоединиться к старому доброму Дозорному Отряду, мне не пришлось бы прибегать к разным проделкам, особенно с вашим топором, господин.
Полковник вздохнул, покачал головой, устало откидываясь в кресле, и его монокль сполз вбок.
