— Я лишь тень, что в саду оставляет неясный след,
Прах ушедших сезонов на плитах.
Лапы мои легки, словно лунный свет,
В памяти я живу чертогах укрытых.
В шепоте ветра можно меня услыхать,
Можно увидеть в бледном рассветном луче,
Если пламя беды начнет полыхать,
Вспомни меня, вспомни о грозном мече.
И тогда я встану рядом с тобой
И великую силу в тебя вдохну —
Силу, с которой в берег бьется прибой, -
Дабы встал ты с оружьем на бой за свою Страну.
И будет тогда враг тобой побежден,
И скажут тогда о тебе:
«Воителя лапой тронут он».
Жди. Я найду тебя. Доверься судьбе.
В странной тишине, которая настала после этих слов, раздался тонкий голосок Думбла:
— Я что-то ничего туточки не понял, сестра. Настурция заморгала, глаза ее приобрели нормальное выражение, и она вздрогнула:
— То же можно сказать и про меня, Думбл. Не понимаю, что заставило меня произнести эти строки, прежде я никогда их не слышала. Это было… как будто говорил кто-то другой, а не я.
Брат Остролист, который тоже сидел поблизости, быстро вскочил на ноги:
— Ты могла бы еще раз прочесть это стихотворение, сестра? Подожди только, пока я схожу за пером и пергаментом. Мой долг летописца велит все это записать.
Настурция покачала головой:
— Странно, я не помню ни одного слова. Боюсь, все стихотворение улетучилось у меня из памяти. Странно! Как будто кто-то другой владел моим языком, да и разумом тоже.
Тут подошел запыхавшийся начальствующий брат Ревунчик. В руках он держал черпак.
— Пойдемте, пойдемте. День Названия уже завтра. Ни одно блюдо само не приготовится. Мойте лапы — и за дело!
Послышалось несколько недовольных стонов, но почти все пошли работать охотно. Битоглаз и Тура были, разумеется, среди стонущих.
— Ух, хотел бы я научить все эти сковородки самим себя мыть.
Чуточку раньше тем же утром мрачная пелена повисла над крепостью Саламандастрон. Мара подольше повалялась в постели и встала только перед самым завтраком. Когда она вошла в обеденный зал, то увидела Урта Полосатого, который сидел на своем обычном месте — на большом стуле между сержантом Сапвудом с одной стороны и Бычеглазом с другой. Мара вошла бочком и уселась в дальнем конце стола рядом с Пикклем, Клитч и Гоффа сидели рядом с ней с другой стороны. Сегодня завтрак проходил в мрачноватой обстановке, и молчание висело над собравшимися.
Клитч наклонился к Маре, лукавые голубые глаза, которые он унаследовал от своего отца Фераго, лучились сочувствием.
— У тебя неприятности, случайно, не из-за нас С Гоффой, а?
