— Ну, милочка, пришло время вам принять командование собственным судном!
Чуть не свалившись за борт два или три раза, она освоилась и легко управлялась с бревном. Смышленая Дотти очень скоро приноровилась удерживать свое судно в середине фарватера.
Без приключений она неслась вниз по реке, разговаривая сама с собой и слагая ужасающие «капитанские» стихи.
В стихах говорилось о том, что Дотти хоть и красива до невозможности, но не раздумывая врежет тому, кто сомневается в ее капитанских возможностях.
Вдруг она тормознула веслом, потому что на берегу появилось живое существо: необычайно жирная и неряшливая ласка, с половиною завтрака на засаленной рубахе. Она стояла, держась за свисающую сверху, из кроны дерева, толстую лозу дикого винограда. Плюнув в воду, она сумрачно глянула на Дотти и сказала лишь одно слово:
— Ну!
Зайчиха вежливо улыбнулась ей:
— Извините, что вы сказали?
Ласка вызывающе вскинула морду:
— Ну. Я сказал — ну. Ты, стало быть, собираешься мне врезать, кролик?
Зайчиха вздохнула, закатила глаза, как бы ожидая помощи от небес.
— Если вы сегодня умывались, то, конечно, не промыли глаза, сэр. Я не кролик, а заяц, видите ли… А врезать вам я вовсе не собиралась, это просто песенка такая.
Грязнуля опять сплюнул в воду.
— Ты сказала, что если я еще хоть словечко… то ты мне врежешь. Вот я выдал словечко. И не одно уже. Ну давай, врежь!
Дотти с неудовольствием смотрела на него. Мать всегда предостерегала ее от общения с задиристыми типами, которые много плюются. Их можно отшить только презрением, которого она постаралась вложить в свой взгляд как можно больше.
— Мерзкая привычка — плеваться. И позвольте вам заметить, что уровень реки нисколько не поднимется от ваших плевков. Всего наилучшего.
Она пустилась дальше, но тут «тип» завопил изо всей мочи:
— Эй, лодка!
Дотти двинула в его сторону ушами — знак презрения, обычный для благовоспитанных молодых зайчих.
— Разумеется, лодка, помраченный шут гороховый.
А ты думал, сервировочный столик?
Ласка делала какие-то знаки появившемуся на противоположном берегу такому же жирному и неопрятному типу, тоже висевшему на побеге дикого винограда и плевавшему в воду. Проплывающей мимо Дотти он сквозь зубы пробормотал:
— Значит, не боишься, да? Ну ладно!
Обе ласки разом отпустили свои «веревки», и сверху рухнуло в воду бревно, перегородив поток позади лодки.
Зайчиха поняла, что ничего хорошего ее здесь не ждет, и принялась грести изо всех сил. К несчастью, она не успела продвинуться и на дюжину корпусов лодки, как второе бревно рухнуло перед нею ниже по течению. Теперь — ни вперед, ни назад. Дотти выправила свое суденышко, когда волна, поднятая передним бревном, дошла до него. Появились еще две ласки. Дотти чопорно выпрямилась. Понимая, что с такой публикой разговаривать бесполезно, она все же решила попробовать:
