Она закрыла глаза и развела ноги.
Однако когда прохладный роговой цилиндр вошел в нее, Жоржи подняла ресницы и слегка поморщилась.
— Я бы предпочла, чтобы в меня вошел ты.
— Дай мне пару минут, и я буду к твоим услугам.
Она вскинула брови:
— Это будет моей наградой?
— Моей наградой.
Она взглянула на светлеющее небо за окном.
— Скоро утро.
— Я изменю свое расписание.
— Ради меня?
Такая безыскусная радость может довести мужчину до погибели, подумал Симон не столько с тревогой, сколько с восторгом.
— Только ради тебя, сладостная Жоржи, — весело сказал он.
Она запищала, когда он сжал мягкую кожаную грушу и в ее вагину хлынула теплая жидкость. В воздухе распространился запах жасмина и мирры.
— Какое благовоние! — прошептала Жоржи.
— Врата в рай снова девственно чисты и ароматны, — пошутил Симон, заканчивая процедуру.
— Ты знал слишком многих женщин, — сморщила нос Жоржи.
— Больше не знаю, — добродушно ответил он, деловито вытирая капельки влаги с завитков волос между ног. И эти слова вовсе не были милой дежурной ложью, как некогда в прошлом. Вынув из-под нее турецкое полотенце, предусмотрительно до того подложенное, он свернул его и бросил на пол. — А теперь скажите мне, графиня, каким способом вас удовлетворить?
— А ты удиви меня, — предложила она чувственным контральто. Она видела, как он пожирал ее жадным взглядом и, казалось, предощущала волны сладострастия, пробегающие по ее телу.
Прошлое и будущее более не имели значения.
Важен только этот момент.
— Я думаю, что этот столик по высоте будет в самый раз, — проговорил Симон, наклоняясь, чтобы поднять ее с кровати.
— Ты не будешь возражать, если я напишу о тебе в своих мемуарах? — игривым шепотом спросила Жоржи, обнимая его за шею.
Он улыбнулся:
— Если они выйдут из печати, я посмотрю, о чем ты там напишешь.
— Ну уж о размере точно напишу.
— Ну, если тебе так нравится, душа моя… — Он осторожно положил ее на инкрустированный стол.
— Мне отчаянно, чрезвычайно, со страшной силой хочется, — бормотала она.
За последние несколько часов ее узкий мирок поразительно расширился. Она вдруг почувствовала себя удивительно раскрепощенной, проказливо раздвинула бедра и, приложив указательные пальцы к пухлым, покрытым пушком губам, раздвинула их, предлагая ему войти в нее.
О Боже, он и без того исходил чувственной истомой! Симон застонал.
— Неужели ты думаешь, что я способен вести себя как джентльмен, если ты предлагаешь мне такое обольстительное зрелище?
— Прошу прощения, — игриво проговорила она, нисколько не раскаиваясь.
