Красавица-цыганка Таня металась в страстном, зажигательном танце перед развалившимся в кресле Ники. Одной рукой он прижимал к груди фляжку с коньяком, другой же лениво переворачивал карты — раскладывал пасьянс, поглядывая на Таню. Она кружилась все быстрее и быстрее, и Ники, прищурившись, наблюдал за ее стараниями. Играя молодым гибким телом, едва прикрытым коротенькой кофточкой и порхающей шелковой юбкой, Таня то приближалась к нему, то отступала, а в ее иссиня-черных глазах читался недвусмысленный призыв. Огромные золотые кольца серег мерцали в отблесках пламени, мониста на полуобнаженной груди звенели в такт танцу.
Младший лакей, выглядывая из-за портьеры, отделявшей залу от коридора, который вел на кухню, спросил у старого слуги, более осведомленного в странных привычках хозяина:
— А что, князь всегда такой суровый и мрачный?
— Да нет, это он сегодня не в духе. Хотя, что и говорить, нрав у Кузановых необузданный, порой ну прямо дикари. — Старый слуга говорил без злобы, поскольку прослужил в этом доме уже не одно десятилетие и от хозяев видел больше хорошего, нежели плохого. — Любят они лихих лошадей, дурных женщин да доброе вино. Старый князь на своем конном заводе вывел лошадей, равных которым во всей Европе не сыщешь, скрестил английских рысаков с нашими, орловскими. Кузановы и стрелецких лошадей разводят, а это уж редкость, каких поискать. Их лошади на весь мир знамениты. Да и молодой хозяин в этом толк знает. Говорят, яблочко от яблони недалеко падает, — усмехнулся старый слуга, вспомнив, каким неугомонным был в молодости князь Михаил, пока не стреножила его юная цыганка.
— Подать коньяку! — раздался зычный крик из зала, и князь в нетерпении стукнул кулаком по столу. Старый слуга усмехнулся, покачал головой и бросился исполнять приказание хозяина.
А Таня все водила бедрами, все извивалась и трясла плечами. Танец ее был призван возбудить мужчину, пробудить в нем инстинкты, древние как мир.
И своего Таня добилась.
Взмахом руки Николай отпустил музыкантов, взял новую бутылку коньяка, поднялся из кресла и, подхватив Таню на руки, удалился в альков, отгороженный от зала тяжелой портьерой.
Музыканты же осторожно пробирались к выходу, стараясь не наступать на осколки хрусталя и фарфора. Лишь оказавшись на безопасном расстоянии от князя и его гостей, могли они успокоиться и решить, что вечер завершился благополучно. Уход их поторопила чья-то рука, метнувшая им вслед бутылку, которая пролетела на волосок от последнего из скрипачей и разбилась на тысячи осколков. Видно, кто-то из упившихся ценителей музыки осерчал на то, что аккомпанемент, под который он предавался плотским утехам, столь внезапно смолк.
