Тем временем в легком танце я уже добралась до стула и одним быстрым движением расстегнула платье, которое упало перед глазами присутствующих и улеглось на полу, словно забытая морем волна, случайно окрашенная в красный цвет.
И еще перед глазами у всех возникли заключенные в бюстгальтер — очень открытый — мои 38-дюймовки, обсыпанные золотистой пудрой. Они так и рвались туда, к публике, за пределы сцены. Почему-то все мужчины это любят.
Затем я поставила на стул ногу (здоровую) в туфле на шпильке и тоже медленно стала оглаживать сверху донизу, вполнакала поигрывая застежками чулок. (Это мужчины тоже почему-то обожают.)
В этот момент, чтобы всем было понятно, на меня начинают обычно сыпаться зеленые. Деньги то есть… Ну, сыпаться, наверное, слишком сильно сказано, но все ж таки бумажек хватает.
Так было и сейчас. Мужчины сгрудились возле сцены и, позванивая и шелестя, просили меня продолжать… И знаете что, признаюсь, как на исповеди: мне нравится, когда они об этом просят. Нравится чувствовать, что я им нужна, что я хозяйка своих желаний и поступков и сама решаю, что снимать и когда. И снимать ли вообще.
Сейчас я ограничилась тем, что вытащила гребень и заколку из волос, тряхнула головой, и локоны рассыпались по плечам.
— Кьяра! — возопил молодой морячок. — Ну пожалуйста!
Его поддержал дружный мужской хор, и почти каждый из “хористов” норовил сунуть мне в подвязку мятую купюру. Что оставалось делать, как не пойти им навстречу?.. Ну и что такого, если люди от этого получают заряд бодрости и удовольствие? Мы ведь гуманисты, разве не так?..
Моему решению способствовали не только высокие мотивы, но и более низменное чувство — месть. Я оглядывала бабки, засунутые за подвязки, и думала, что, чем больше будет их сегодня у меня, тем меньше достанется этой наглой воображале Фрости, которая только что дала нам понять, что считает нас существами низшего сорта.
И в эту минуту я случайно подняла голову и увидела, как в зал вошел тот опасный тип итальянской наружности. Вошел и прошагал к кабинке, где сидел в прошлый раз.
Я быстро повернулась, возвратилась к своему стулу и, перегнувшись через его спинку, решила все-таки выполнить сегодня ожидаемое столь многими.
Медленно расстегивая бюстгальтер, я поднимала глаза, вглядывалась в зрителей, почти в каждого из них, и ощущала по большей части — верите вы или нет — теплые чувства к ним. И мужчины по большей части отвечали мне тем же. Только один раз какой-то тип не выдержал и, протянув ко мне руки, заорал:
