Каждые несколько ярдов приходилось перешагивать через полосу разлагающихся водорослей. Я делала это сравнительно легко, а Джонатан, и так с трудом державшийся на ногах, шлепал прямо по вонючему месиву. Среди водорослей валялись осколки бутылок, банки из-под Колы, останки крабов, щепки, в общем, полный набор всякого хлама. И мухи. Невообразимое количество жирных голубовато-зеленых мух, зудящих, карабкающихся друг на друга... Вот и первые живые существа, встретившиеся нам в этом милом местечке.
Неожиданно слева от меня началось какое-то непонятное движение: три-четыре камешка, подпрыгнув в воздух, шлепнулись вниз; еще несколько слегка зашевелились. Видимых причин этому явлению я не нашла. Джонатан ничего не видел: у бедняги все силы уходили на сохранение вертикального положения... Опять камешки; теперь уже подпрыгивали чуть выше, стукаясь друг о друга, всхлипывая при падении в воду... Прекратилось; затем снова – уже сзади нас.
Из-за валуна показался Рэй:
– Есть жизнь на Марсе!
Минуту спустя мы приблизились к нему. На лбу у меня выступили капельки пота, Джонатан же выглядел и вовсе скверно. Он вытер лоб и пробормотал:
– Ну, и что же стряслось?
– Сейчас все увидишь, – ответил Рэй и, проведя нас еще несколько шагов вверх, обвел широким жестом местность.
Я испытала шок.
Перед нами был весь остров: каменный холмик не более мили в диаметре, гладкий, как спина кита: ни растений, ни животных, ни следа присутствия человека.
Но жизнь все же наличествовала, и это шокировало не меньше.
В самом центре островка среди голых серых валунов была ровная площадка, окруженная прогнившими трухлявыми столбами. Столбы обтягивала ржавая проволока, образуя примитивный загон, внутри которого валялась охапка травы и... стояли три серые овцы. Рядом с ними – Анжела.
– Овцы! – торжествующе произнесла она, поглаживая одну из них по облезлому боку.
Джонатан оказался рядом с ней быстрее меня.
– Это как же?! – только и смог вымолвить он.
– Странно, не правда ли? – сказал Рэй. – Три овцы в таком неподходящем месте... Выглядят, кстати, они прескверно.
Я не могла с ним не согласиться. Одна из овец, видимо, была не в силах подняться на ноги от изнеможения или болезни. Да и остальные едва стояли. Свалявшаяся шерсть кое-где выпала клочьями, обнажив розовую кору, в уголках глаз скопился гной...
– Это жестоко, – заявила Анжела.
И она была права. Оставить бедных животных в этом месте, с одной охапкой травы и застоявшейся водой в консервной банке... это отдавало каким-то садизмом. Кому понадобился такой бессмысленный поступок?
