Весть о набеге Олега Рязанского на Коломну возмутила томительное течение жизни маленького русского мирка. Бояре разных князей заездили друг ко другу, спорили, аж за грудки брались — как там и что? А когда дошла весть о походе московских ратей на Рязань и разгроме, учиненном Олегом Владимиру Андреичу, толковня не утихала несколько дней. Виноватили многих, кто и Серпуховского князя, кто и самого Дмитрия. Спорили так, что на время забывалось, кто боярин, а кто простой кметь. Холопы, и те обрели голос. Женки срамили мужиков: «Сидите тут!» Словно бы те скрывались в Орде от ратной службы.
— Свибл виноват во всем! — кричал Иван, забывшись вконец (чести ради, не один он и виноватил маститого боярина), но тут попало неловко — при княжиче сказал, да и иное добавил, мол, слушает Дмитрий боярина своего, идет за ним, как овца за бараном, а тому — землю за Окой забрать любо, а о княжесьви и думы нет. Свою корысть лишь блюдут! — Шваркнул дверью, а — нос к носу — княжич Василий встречь.
— Как ты смеешь, смерд! — с провизгом аж, ломающимся в басы голосом выкрикнул Василий. — Не тебе судить!
Остоялся Иван и, темнея ликом, мгновением помолчав, глухо и твердо отверг:
— Смею, княже! Не Федор Свибл, не сидел бы и ты в Орде!
И полетело в раздрызг все, чему учила матерь, чего добивался некогда сам, словно бы и сам покатил с высокой горы:
— Смею! А ты, хоть и княжич, сосунок еще несмыслен! И я таков же был в твои-то годы. Водят тебя на паверзи, а куда приведут? Хан, Литва, Федор Свибл, — мало ли! Михайло-князь уехал, тово! Должон помыслить путем: кому надо держать тебя подале от Москвы? Батюшко-то здоров ли? Али как? И того не ведашь?
Василий смотрел на ратника раскрывши рот. Поразило, что кметь (с запозданием вспомнил, что зовут Иваном) говорил без обиды, хотя сурово и зло. Остерегая, но уже и отрекаясь как бы от службы придворной, и, потрясенный Василий, неведомо как для себя самого, пробормотал:
— Ты прости, Иван, погорячился я…
Иван глянул, раздул ноздри, вскинул голову, перемолчал тугой клубок внутри себя и сникающим голосом (тоже винился перед княжичем) домолвил:
— Понимай, княже, нас-то много, а ты — один! Князя другого мы себе не выберем! Иначе опять резня пойдет! По то и говорю! Не с обиды совсем… И все-то тебя берегут по то же… А я боюсь, держат тута нас неспроста! Родитель, как отъезжали, был ли в добром здравии?
— Доносят, в добром ныне… Задышлив токмо стал…
— То-то!
Новым холодом страха за отца повеяло на Василия.
