И в каком-то смысле они нас перещеголяли. Охота наша легкомысленна; просто игры для тех, кто располагает для подобных занятий временем, землей и деньгами. У лейтенанта — цель серьезнее, задача — гораздо важнее, чем любая из наших; сейчас на карту поставлена не просто жизнь или смерть нескольких разумных животных. Судьбы всех нас и замка свалены в кучу на шаткую чашу весов в ожидании вердикта, что принимается не законно, пусть как угодно предвзято, но единственно голой силой оружия.
Эти разрушительные времена несправедливы, и в подобных цивилизованных, ухоженных сельских краях обобществляют, унижая, то, чему не следует пошло угрожать. По-моему, эта тошнотворная тревога и повсеместные увечья пришли из краев суровее, где реже строят то, что подвержено разрушению. Но, возможно, тут-то и кроется изначальная наша ошибка; каждая вступившая в игру сторона поверить не могла, что мы опустимся до дикости, к которой прикипели.
Я спрашиваю себя, что у лейтенанта и ее людей в прошлом. Похоже, они — по крайней мере, полусолдаты, пусть и явно ополченцы, заботятся лишь о себе, не входят в большое подразделение, не испытывают видимой преданности великой идее. И все же, понимаю я, транспорт у них — армейский или бывший армейский. Солдатские банды, что бродят ныне по дорогам — от бандитов отличные лишь чуть-чуть, — мы слыхали, по большей части, довольствуются конфискацией и использованием обычных все-дорожников или пикапов (а может, у них просто выбора нет). У людей же лейтенанта, напротив, — нормальные армейские грузовики и джипы, а вооружение, похоже, из одного комплекта: несколько тяжелых пулеметов, автоматы, подствольники, соответствующие пистолеты. Я думал, что они добавят к своему арсеналу мои дробовики и ружье, но если и так, подобное оружие — явно не основной их выбор. Если вдуматься, они довольно дисциплинированы. Может, раньше были отрядом регулярной армии?
Решаю спросить. Смотрю на лейтенанта — она сидит, глядя прямо перед собой, глаза прячутся за черными очками. Быстро оборачивается, когда мы проезжаем перекресток с покосившимся, но все еще разборчивым указателем, потом снова смотрит вперед. Я размышляю, как лучше начать. Она достает серебряный портсигар, открывает, вынимает сигарету. Я перегибаюсь через торчащие колени Кармы.
— Вы позволите? — киваю я на портсигар, который она собирается закрыть.
Тёмноочковая маска разглядывает меня; я вижу собственное искаженное отражение. Её губы кривятся. Она протягивает мне портсигар:
