Наверное, всякий раз, когда Павел встречал Лену, им овладевали застенчивость и робость: создавался порог, который он не смел перешагнуть.
А вот и Педагогический институт: большая дверь из черного дуба, на солнце блестят полированные медные ручки.
Я обстоятельно описал старику сторожу института все приметы того юноши, которого видел вчера вечером, но по этим приметам сторож не знал, какого Павла позвать.
Разве мало студентов, которых зовут Павлами, учится в институте? Еще минута — и я оказался бы в довольно смешном положении. Чего доброго, пять или десять юношей — и каждого зовут Павлом — окружили бы меня, а я протягивал бы всем им букет цветов. Что делать? И тогда я рассказал сторожу, что вчера вечером видел того Павла, который провожал студентку Лену до ее дома.
— А-а, Павла Белянкина, — протянул сторож. Через минуту Павел стоял передо мной. Я представился. Юноша с недоумением посмотрел на меня.
— Вот ваш букет. Он случайно залетел ко мне в окно гостиницы. Простите, он немного завял…
Юноша неловко взял букет. Он был удивлен:
— Стоило ли беспокоиться? Цветы всегда вянут…
Странно, — подумал я, — почему он не беспокоится о письме?».
Я протянул ему спичечную коробку:
— Вот ваши микрописьма.
— Что? Какие письма?
— В букете, который вы бросили в окно, были фотописьма.
— Фотописьма?.. Я не занимаюсь фотографией.
— Но ведь фотописьма были в вашем букете! Ваши фотописьма…
Лицо Павла стало злым. Черты его обострились. Я не увидел и следа вчерашнего смущения и робости. Он с подозрением посмотрел на меня.
— Не навязывайте, гражданин, мне чужие письма! — Но ведь… ведь…
— Оставьте меня в покое! И знаете что… До свидания!
Я не знал, что сказать. Смешное, нелепое положение: полутемный вестибюль института, длинные ряды пустых вешалок за барьером, я со спичечной коробкой, с микрописьмами в протянутой руке, а Павел — в другом конце зала — засовывает в урну букет, который я бережно нес через весь город.
Вдруг дверь одной аудитории открылась, и шумная группа студентов ворвалась в зал. Они, видно, еще не остыли после полученной только что консультации и яростно спорили.
— Павел, что случилось? — узнал я голос Лены.
Я попытался что-то объяснить. Все сразу замолчали и с недоумением посматривали на меня.
— Не пройдете ли вы в кабинет? — сказал мне человек со спокойными, уверенными движениями, перед которым расступились студенты.
Вот при каких несколько странных обстоятельствах я оказался не на пароходе в море, а в кабинете директора Педагогического института — Степана Егоровича Тарасевича. Сижу и смотрю на стол, где лежат две крошечные записки с микротекстом, а рядом с ними — обычные листы бумаги. На них машинистка напечатала, через два интервала текст, который читали под сильной лупой.
