И все-таки до сих пор я предпочиталанеоглядываться назад. Избегала этого из трусости, из нежелания докапываться, почему такое случилось именно со мной, из злости на себя. Я боялась. Боялась, что не выдержу, если мне придется взглянуть правде в глаза, боялась этой правды так же сильно, как угрызений совести, боялась не выдержать, боялась удушающего комка в горле, боялась новых вопросов, отчаяния. А больше всего боялась, что глаза мои вдруг раскроются и я начну сожалеть.
И тогда я решила все это написать. Перенести на бумагу историю моей жизни, мое прошлое, такое банальное. Как же невинно все выглядело поначалу! И если сегодня я заставляю себя возвращаться к моему прошлому во всех мельчайших подробностях, то только потому, что теперь, по прошествии времени, я вижу в нем признаки надвигающегося безумия, оказавшегося неизлечимым. Пожалуй, я рискну, я сделаю эту попытку — я заговорю.
Заговорю, потому что иначе мне не справиться со стыдом, гневом, возмущением и горем — горем прежде всего. Потребность писать рождается так же, как и потребность убивать: где-то внутри, а потом внезапно прорывается наружу. Как вопль отчаяния.
Мое самое первое детское воспоминание — благоухающая блузка. Скорее всего шелковая, во всяком случае из очень нежной материи, она обтягивала склоненные надо мной выпуклости пышного бюста. Запах цветочный, возможно магнолии, и в то же время чувственный, пряный, — порой он напоминал запах пудры.
Сильнее всего пахло от шеи. На ней висела нитка жемчуга, и мои руки то и дело играли бусинками. Шея была немного морщинистая, кожа чуть влажная, руки, обнимавшие меня, — сильные. Женщина что-то мне рассказывала. И я засыпала в ее объятиях, вдыхая аромат духов — это была моя мама.
Множество воспоминаний проносится в моей голове.
Лето. Наш огромный сад: я стремительно несусь куда-то по прохладной, влажной траве, для четырехлетней девочки мои ноги бегут весьма резво, я выжимаю из них все возможное. Я помню запах сена, пыли, забивавшейся в нос, шершавые прикосновения деревьев, трещины на их коре. Помню, как я, закатав штаны до исцарапанных коленок, перебиралась через ручеек, что протекал за садом, и с наслаждением шлепала по грязи, по илу в холодной, но очень приятной воде. Помню, как в углу нашего огорода росло дерево с какими-то удивительно сладкими плодами — предмет нашего с братом вожделения, их сок растекался по языку, и пальцы становились липкими. У лета привкус земли, влажной травы, горячего песка и соли.
