Попасть с пяти шагов в ничем не защищенную спину врага — не проблема. Однако даже с таким простым делом справились не все. Бадюг, на долю которого досталось сразу две цели, слегка замешкался. Одного боешника он ещё успел полоснуть по загривку, а второго лишь слегка задел.
Уцелевший боешник мигом обернулся и, не испугавшись ожившей кучи мусора (у Бадюга сквозь всякую налипшую дрянь только глаза блестели), занес свой “костыль”, снабженный на конце капелькой “вечной росы”.
Так бы и погиб нерасторопный Бадюг (даже на улице Веревок ему доверяли только самую грубую работу), да выручил вовремя подоспевший Темняк — оглушил врага щитом.
Остальные два щита так и остались стоять стоймя, подпертые сзади уличным хламом. Виктория была полная, хотя враги ещё дышали, а некоторые даже бранились. Ничего не поделаешь — спираль не меч, наповал не сразит, если, конечно, не угодит прямиком в сердце. Впрочем, долгая и мучительная смерть побежденным не грозила. В самое ближайшее время о них должен был позаботиться Смотритель. Милосердие на Бойле имело весьма специфический характер.
— Как же так… — давясь легочной кровью, пробормотал Жах. — Выходит, вы нас обманом одолели… Разве так можно?
— Уже можно, — отводя глаза в сторону, сказал Тюха, удар которого и сразил Жаха. — С нынешнего дня.
Свист и Бадюг, перепачканные до такой степени, что и на людей мало походили, стояли, понурив головы. Такая победа, как видно, совсем их не радовала.
— Пошли отсюда, — сказал Темняк. — Теперь здесь и без нас разберутся.
Вдогонку им донеслось:
— Будьте вы прокляты! Особенно ты, Свист Свеча! Я ведь тебе кисель на свадьбу варил. Задаром, между прочим… Пусть в следующей схватке лопнут твои бесстыжие зенки!
Стая Темняка, не понесшая никаких потерь, кроме моральных (хотя, как известно, стыд не дым, глаза не ест), незамедлительно перешла на чужую территорию, как это и полагалось по законам Бойла. Даже щиты верный Тюха успел прихватить с собой.
Причиной такой спешки, если говорить откровенно, было нежелание лишний раз встречаться со Смотрителем, а тем более присутствовать при расправе, уготованной побежденным. Уж скорее бы встала на свое место стена, отделяющая обреченных на немедленную смерть от тех, кому было позволено прожить ещё как минимум сутки!
Поели без всякого аппетита. Свист демонстративно молчал, а Бадюг, обязанный Темняку жизнью, пребывал в полной растерянности и старался услужить всем подряд, что раньше за ним никогда не замечалось.
