Горлойс заворочался, потянулся к жене, и она покорно приняла его в объятия. Жалость и нежность вполне возобладали над отвращением; кроме того, теперь молодая женщина уже не боялась забеременеть нежеланным ребенком. Не такова ее судьба. Обреченный бедняга не причастен к этой тайне. Он — из числа тех, что рождаются лишь однажды, а если и нет, прошлого он не помнит, и Игрейна радовалась, что в утешение ему дана его незамысловатая вера.
Позже, вставая, Игрейна вдруг осознала, что поет. Горлойс озадаченно глядел на жену.
— Похоже, ты поправилась, — заметил он, и Игрейна улыбнулась.
— О да, — заверила она. — В жизни своей так хорошо себя не чувствовала.
— Стало быть, снадобье мерлина пошло тебе на пользу, — произнес Горлойс. Игрейна, улыбнувшись, промолчала.
Последние несколько дней в городе судачили лишь об отъезде Лота Оркнейского на север и ни о чем больше. Опасались, что это отдалит окончательный выбор, но уже три дня спустя Горлойс вернулся домой, где Игрейна дошивала новое платье из купленной на рынке ткани, и сообщил, что Амброзиевы советники наконец-то поступили так, как, насколько они знали с самого начала, пожелал бы Амброзий, и избрали Утера Пендрагона королем всей Британии.
— Но как же север? — спросила молодая женщина.
— Утер уж как-нибудь да заставит Лота принять наши условия или сразится с ним в бою, — отозвался Горлойс. — Я не люблю Утера, но лучшего бойца среди нас не сыщешь. Я Лота не опасаюсь и держу пари, что Утеру он тоже не страшен.
Игрейна почувствовала, как в ней всколыхнулся прежний дар Зрения: в ближайшие годы у Лота будет чем заняться… но промолчала. Горлойс со всей отчетливостью дал ей понять, что ему не по душе, когда жена рассуждает о мужских делах, а молодая женщина предпочла бы не ссориться с обреченным на смерть за то короткое время, что у него осталось.
— Вижу, твое новое платье готово. Надень его, если хочешь, в церковь на коронацию Утера: его провозгласят королем, увенчают короной, после чего он устроит празднество для всех своих сподвижников и их жен, прежде чем уехать в западные края, на тамошнюю коронацию, — проговорил Горлойс. — Он прозывается Пендрагон, «Величайший из Драконов», по изображению на его знамени, а на западе бытует какой-то там языческий ритуал на предмет драконов и королевской власти…
— Дракон — это то же самое, что змей, — рискнула подсказать Игрейна. — Друидический символ мудрости.
Горлойс недовольно нахмурился и объявил, что, на его взгляд, в христианской стране таким символам не место. Довольно, дескать, и епископского помазания.
