В проеме дверей на мгновение возник чей-то смутный силуэт. Человек, вытянув вперед руки и все еще крича, рванулся вперед.
И тут Дейви, который успел отыскать возле себя лампу, дрожащими руками поднял ее и зажег.
Перед его глазами возникло незабываемое зрелище.
В дверях, держа в руках винтовку, стоял Кид. В это самое время беглец, с шумом пронесшись через двор, взлетел в седло и дал шпоры коню. Как ни странно, Кид не выстрелил, а, проводив его взглядом, опустил винтовку и вернулся в дом, как будто для него было немыслимо стрелять человеку в спину.
А в это время в комнате происходило следующее. Миссис Трейнор, вся дрожа, скорчилась в углу. Прямо перед ней, сжимая топор в руках, с дико сверкавшими глазами, замер старик Трейнор. На блестящем лезвии топора виднелись темно-багровые пятна. Может быть, это и было причиной диких воплей ужаса, что мгновением раньше наполнили дом?
Но глаза всех в эту минуту были прикованы к противоположной стене, где в яростной схватке на полу сплелись тела двоих мужчин. Один из них уже почти перестал сопротивляться. Это был Сэм Дисон. Второй, чье тяжелое тело пригвоздило его к земле, как ни странно, был не кто иной, как Бад Трейнор.
— Спасибо, Бад, — сказал Кид. — Считай, что все забыто. Отпусти его. Только вначале давай заберем у него пушку.
Он подошел и осторожно вытащил из-за пояса Сэма револьвер, после чего оба парня тяжело поднялись на ноги.
Узкое, обтянутое сероватой кожей лицо Дисона кривилось в усмешке. Впрочем, это было его обычное выражение. Только теперь улыбка стала шире. Может, ему не хотелось, чтобы все решили, будто он струсил.
Однако Сэм явно трусил. Больше того, был перепуган до смерти, и этот оскал на перекошенном от ужаса лице еще больше подчеркивал его страх.
Подняв глаза на Бада, он по-волчьи оскалился.
— Ах ты, перевертыш, змеиное отродье, грязная собака!
Трейнор только вздрогнул, как от удара, но предпочел промолчать. Ссутулив тяжелые плечи, он низко опустил голову, и в эту минуту его хрупкая матушка, выскочив из угла, бросилась к нему и обхватила слабыми старческими руками.
— Ох, Бадди, Бадди, мальчик мой! — причитала она, и рыдания сотрясали ее с головы до ног. — Мой мальчик, мой храбрый малыш! Благодарю тебя, Господи!
Сын судорожно обнял ее, прижав к груди, и отвернулся к стене, чтобы никто не увидел его лица. Отец только молча сжал ему ладонь старческой, темной рукой и не сказал ни слова. Но и без объяснений было ясно, что узы, связывающие их троих, крепче стали.
