– В спальне в другом крыле, в той, – Кристина с трудом перевела дыхание, – где двуспальная кровать.
Джо пристально посмотрел на нее. Бог знает какого неимоверного усилия воли ей стоило выдержать его взгляд.
– Утром со всем разберемся, – сказал Джо, глядя на бывшую жену поверх склоненной к его плечу головы дремлющей на ногах жены нынешней.
– Разумеется, – кивнула Кристина.
Как хотела она заставить всех исчезнуть одним щелчком ловких пальцев, как фокусник в цирке. Пусть не будет тут ни Джо, ни его новой жены, ни Слейда с его всепонимающим выражением лица, ни воспоминаний, которыми полнился дом и которые мешали ей жить настоящим. Пропади пропадом это чувство отчаянного одиночества и полного бессилия противостоять эмоциям, готовым взорвать ее сердце!
– Так, значит, это и есть твои бывший, – многозначительно заметил Слейд, когда за Джо и его новой женой закрылась дверь спальни.
– Мне не хочется об этом говорить, Слейд.
– Мрачен, но фотогеничен. Могло бы быть и хуже, Крис.
– Не надо. Я не в настроении.
– Что тебя так удручает, любовь моя? То, что он женат, а ты не замужем?
Слейд не ожидал ответа на свой вопрос.
Он никогда не считал себя особенно проницательным в том, что касалось чувств, но при всей его толстокожести и десяти секунд хватило, чтобы понять: история этого развода не так банальна, как большинство других. Эти двое не были чужими друг другу. Их взаимное влечение оставалось на удивление сильным, опасно сильным. Токи, пробегавшие между ними, были, можно сказать, видны невооруженным глазом.
Слейд пожалел, что допил шампанское. Пара глотков искрящегося напитка – и Кристина поведала бы ему свои самые сокровенные секреты.
Слейд смахнул бутылку на пол, и она, вращаясь, покатилась под журнальный столик. В доме было тихо. В дальнем крыле кто-то включил кран в ванной. Слейду не хватало звуков большого города, тех, без которых ночная тишина становилась гнетущей: шума проносящихся мимо автомобилей, изредка воя сирены, невнятного гула, созданного смешением всех мыслимых языков мира. В этой бурной жизни, где так легко затеряться, Слейд чувствовал себя комфортно и спокойно. Ему нравилась анонимность: дар или проклятие больших городов; оставаясь анонимным, можно сколько угодно раз открывать себя заново, становиться другим, одновременно оставаясь собой, до тех пор пока не найдешь себе верный образ.
Кушетка была слишком короткой для его долговязого тела, но он не стал сворачиваться клубком, а вытянулся во весь рост, закинув ступни на подлокотник. Его «найковские» кроссовки имели вид весьма потрепанный и были отмечены многочисленными царапинами и прочими следами пребывания в аэропортах и барах Северной Америки. Народ в Объединенном Королевстве одевался в паршивые шмотки, и Слейд уже давно поклялся себе, что никогда не наденет то, что популярно по ту сторону Ист-Ривер.
