И вертит всем и вся.
Пред гувернанткою такой снимаю шляпу я.
Исполнить всякий ее каприз спешит глава семьи,
Детишки, смирно, глазки вниз, ей вторят со скамьи.
Она и лекарь, и больной — актриса хоть куда!
Она вам тоже кое-что покажет, господа.
С ее талантами легко, не потеряв лица,
Учить детей одной рукой, другой — ласкать отца!
Так благонравна и скромна, хороший знает тон,
Но это видимость одна,
И место ей — притон!
* * *
Это было не очень любезно и очень обидно. Госпожа де Жанлис ответила своим обидчикам презрением и продолжила образовывать Филиппа согласно «философским доктринам». Она мечтала сделать из него народного героя. А для этого все средства были хороши. В 1784 году, восемь месяцев спустя после первого полета монгольфьера, она усадила своего любовника в корзину шара братьев Робер.
— Я собираюсь в Орлеан, — просто сказал герцог [14] толпе, пришедшей в парк Сен-Клу, чтобы проводить шар.
Увы, все пошло не так. Филипп, выбросивший весь балласт сразу, мгновенно оказался на высоте 3000 метров и вынужден был проколоть оболочку «Каролины», чтобы спуститься.
Падение было головокружительным, приземление ужасным, а испуг свидетелей неописуемым.
И приземлился герцог не в Орлеане, а в парке Медона — весь Версаль хохотал.
Уязвленный Филипп поклялся, что на этот раз докажет двору, что с ним следует считаться…
И возможность вскоре представится ему.
Пока парламент глухо сопротивлялся королевской власти, Людовик XVI собрал 19 ноября 1787 года парламентариев в главном зале Дворца правосудия, чтобы заставить их издать указ, позволяющий выпустить 420-миллионный заем.
Герцог Орлеанский накачавшийся вином, «чтобы оно зажгло его кровь и придало ему храбрости и дерзости, которых он был лишен от рождения», сел недалеко от короля. Когда некоторые друзья Филиппа спросили, будет ли эдикт поставлен на голосование, Ламуаньон ответил:
— Если бы король был обязан подчиняться воле большинства, именно оно диктовало бы законы, а не монарх, а это не согласуется с конституцией нашего правительства, это монархия, а не аристократия [15].
Сторонники Филиппа запротестовали и потребовали голосования. Вместо ответа король встал и сказал:
— Я приказываю, чтобы этот эдикт был внесен в реестр моего парламента и исполнялся по всей форме и содержанию.
Не успел король сесть, как со своего места поднялся герцог Орлеанский. Все мгновенно затихли.
Голова его была начинена идеями госпожи де Жанлис, свою роль сыграло и вино. Филипп дерзко взглянул на короля и закричал:
