Король в крайнем смущении объяснил ей, что он вынужден был смириться, поскольку на карту поставлены государственные интересы.
— Но я не меньше расстроен, чем вы, — добавил он.
— По крайней мере, — прошептала она, — меня утешает мысль, что в случившемся нет моей вины…
Тут они обняли друг друга и заплакали вместе.
Эта тягостная сцена была прервана грубейшим образом сеньором Дюнуа. Один историк так рассказывает об этом. «Названный Дюнуа ждал короля за дверью комнаты, в то время как все остальные принцы и принцессы, сеньоры и дамы лили слезы и горестно вздыхали от жалости и сострадания к несчастной судьбе двух влюбленных. И только он с его грубым высокомерием и гнусной ухмылкой без конца напоминал королю, что пора ехать, и упрекал его за то, что тот чересчур задержался у упомянутой несчастной принцессы, говоря, что так и погубить себя недолго, если проливать с дамами столько слез» <Жан Ле Мэр де Бель ж. Короны Маргариты.>.
Резко выпрямившись, оскорбленная в лучших чувствах Маргарита потребовала, чтобы ей немедленно позволили вернуться к отцу.
Карл VIII опустил голову.
— Пока что вы останетесь здесь.
И, не сказав больше ни слова, он вместе с Дюнуа отбыл из замка, оставив в одиночестве и в слезах ту, что в течение шести лет была «маленькой королевой Франции», обожаемой народом, а теперь волею судьбы ставшей всего лишь маленькой пленницей, удрученной своим горем…
* * *
Можно не сомневаться, что к известию о бракосочетании Карла и Анны Максимилиан отнесся не совсем так, как его дочь. А если быть точным, то он впал в такую ярость, что заставил опасаться за свою жизнь.
Справедливости ради надо признать, что у бедняги были основания для недовольства — ведь король Франции не только возвратил Максимилиану дочь, но он еще и отнял у него жену.
Едва несчастный вновь обрел способность связать два слова, как тут же собрал Совет и торжественно заявил, что брак, отпразднованный в Ланже, является незаконным и что более того, король Франции похитил маленькую герцогиню и совершил над ней насилие.
Ему ответили, что шестеро реннских горожан присутствовали при первой брачной ночи исключительно для того, чтобы подтвердить, что никакого похищения не было. Однако австриец стоял на своем и продолжал считать себя герцогом Бретонским.
Это вскоре превратилось у него в навязчивую идею.
Не было, кажется, человека, которому он при встрече не сказал бы тут же:
— А знаете, я женился на Анне Бретонской. Именно я являюсь ее законным мужем. Карл VIII просто вор и прелюбодей…
