— Робер ничего не знает о болезни малышки, — тихо сказал Жеан. — Я не говорил ему…
— Ты правильно сделал. Он обвинил бы тебя во лжи, а Ода, конечно, не заступилась бы за тебя.
Жеан обнял ее. Как ему было досадно, что у него такие мозолистые руки! Он завидовал юношеским пальцам Робера. Будь у него такие, он лучше бы чувствовал шелковистую кожу груди Ираны. Она была очень красива. Сформировавшаяся женщина, с тяжелой грудью и упруго-мягким, нежным, очень белым телом. Со двора послышался звук охотничьего рога.
— Это герольд. Он ждет. Робер уже готов. Я позволила тебе поспать подольше.
Ирана перевернулась на бок, натянула рубашку. Жеан встал, надел свою пропыленную одежду. Тем хуже, он уедет какой есть, с небольшим запасом еды в котомке.
— Будь повнимательней, — умоляюще напутствовала его Ирана. — Береги себя. Я уверена, что опасен не Робер, а его сообщник…
— Посмотрим, — буркнул Жеан, заворачиваясь в плащ.
Он тяжело, будто в свинцовых сапогах, вышел из комнаты и медленно спустился по лестнице башни. Во дворе, в почетном карауле, стояли стражники. Пажи размахивали факелами. С высоты балюстрады Дориус наблюдал за происходившим. Робер уже сидел на лошади. На нем была старая кольчуга отца и шлем со вмятинами. Он снисходительно окинул взглядом Жеана, который пришел в своем обычном снаряжении и даже невычищенном плаще.
— Хорошо, — сказал Дориус. — Я вас не благословляю, потому что один из вас, возможно, виновен в ужасном преступлении. Богу виднее. От всей души желаю поскорее увидеть кровь поганого зверя на плитах этого двора. А теперь в путь… Я помолюсь, чтобы восторжествовала божественная справедливость.
Жеан вставил ногу в стремя. Мгновением позже оба всадника бок о бок поднимались по главной улице Кандарека. Люди, молчаливые и похудевшие от лишений, толпились по обе стороны дороги. Тяжело было смотреть на детишек, дрожащих от голода на руках своих матерей. Факелы отбрасывали на эту людскую массу свет, освещая окаменевшие лица, выделяя впалые щеки, ввалившиеся глаза… У Жеана создалось впечатление, что он направляется в ад, провожаемый толпой трупов, собравшейся на берегу Стикса. Защемило сердце, и он заставил себя вспомнить о нежном теле Ираны, чтобы не поддаться нехорошему предчувствию.
Наконец город остался позади, и Жеан спокойной рысью ехал под луной, сопровождаемый молчащим спутником. Топот копыт эхом разносился по равнине, повторяясь до бесконечности. Жеан спросил себя, не смотрел ли на них в этот момент зверь. Озлобленный зверь, вышедший из ада… или какой-нибудь негодяй, взявший на себя его роль и надевший изъеденную молью старую медвежью шкуру.
