«Для бабенки, у которой не все извилины, она что-то уж больно быстро глотает книги, — однажды отпустила замечание в ее адрес Милдред Бенц, попавшая в больницу после неудачного выкидыша, который она попыталась вызвать с помощью спринцовки с мыльным раствором. — На что уж я — совершенно нормальная, и то не могу читать с такой скоростью».
Время от времени молодая женщина страдала от ужасных мигреней, но врачам не жаловалась из страха, что ей запретят посещать читальный зал. Любой ценой она должна была подготовить себя к ответственному экзамену, который ждал ее в будущем. Скоро ей предстоит покинуть больницу и дальше идти по жизни самостоятельно.
Нередко, стоя перед зеркалом туалетной комнаты, женщина рассматривала себя обнаженную со странным ощущением, что перед ней незнакомка. Ее тело, лишенное собственной истории, не могло ей рассказать ни о чем. Высокая, худая, с впалым животом и выпирающими ребрами. «Мешок с костями», — приходило ей на ум нелестное сравнение.
— Ерунда! — грубовато утешала ее старшая медсестра. — Через полгодика обрастете жирком. Дорого бы я дала, чтобы иметь вашу фигуру!
Первое время она долго разглядывала это ставшее чужим лицо, почти прислонив нос к своему отражению и пытаясь с помощью маленького зеркальца увидеть свой профиль. Перед ней возникала головка Нефертити с матовой кожей, длинной шеей и полными губами. Плоская грудь, узкие бедра, длинные ноги спортсменки. Конечно, все это могло стать результатом перенесенных страданий. До того как попасть сюда, она вполне могла быть полной, а то и попросту толстой, с волосами, падающими до середины спины, и симпатичной складочкой жира ниже линии пупка. Возможно, не всегда был у нее вид заключенной, сбежавшей из лагеря смерти!
Очень темные волосы и матовая кожа наводили на мысль о латинском происхождении. Не текла ли в ее жилах итальянская кровь… или испанская? Или пуэрториканская? От частого хирургического вмешательства на ее висках появились первые серебристые нити. Она вырывала эти преждевременные знаки старости с яростью, граничившей со сверхъестественным ужасом.
Иногда ночью женщина касалась своего обнаженного тела и спрашивала себя, любил ли ее когда-нибудь мужчина, ласкал ли, доставляя ей наслаждение. Странно, что она ничего об этом не помнила. Память могла бы обойтись с ней менее безжалостно и сохранить столь интимную информацию.
Но не стоило уж совсем предаваться унынию, теперь по крайней мере у нее было имя. Не бог весть какое оригинальное, но все-таки: Джейн Доу. Ее лечащий врач, доктор Найджел Крук, объяснил, что это полиция всегда так называет женщин, чье имя неизвестно или не оглашается по каким-либо причинам, а также неопознанные трупы. Джон Доу — мужчины, и Джейн Доу — женщины. Итак, отныне она носила имя Джейн Доу. Иногда она задавала себе вопрос, как ей следует представляться после выхода из больницы, ведь носить такое имя все равно, что называться Полой Франкенштейн или Мэрилин Дракулой.
