Этот обряд был распространен у эвенков Подкаменной и верховий Нижней Тунгусок на территории нынешних Байкитского и Тунгусско-Чунского районов. Совершался чаще всего летом, перед началом промысла на парнокопытных животных всем родом-стойбищем.
На сцене большой чум…
Поскольку действие обряда будет проходить не в лесу, а на сцене, значит, и устройство шаманского чума будет, естественно, намного упрощенным. И еще оговорка: нынешние исполнители, в силу многих причин, мало знакомы с шаманскими обрядами, с его древним философским мировоззрением, устройство декораций, некоторые сцены, думается, будем давать с пояснениями. Это будет на пользу участникам и поможет им более осознанно импровизировать в ходе представления.
Итак, на сцене большой чум, способный вместить всех сородичей стойбища — мужчин, женщин, стариков и детей. Для зрителей — это может быть полчума, обращенного к ним, чтобы было все видно. Посредине чума — костер. (Надеюсь, постановщики обряда-представления знакомы с технологией имитации костра, где главную роль выполняют красные лампочки). Он чуть тлеет. Через дымовое отверстие рядом с костром опущена молодая тонкая лиственница, символизирующая мировое дерево — туру. Комель туру стоит подле очага. На малу — почетном месте — разостлан кумалан, на котором будет сидеть шаман. Если действие предполагалось и на воде, то на этом месте сооружался плот из деревянных изображений духов тайменей. Но в данном случае — кумалан. Справа и слева от кумалана к шестам чума приставлены небольшое копье, пальма, рогатина, трехзубый расщеп из молодой лиственницы и лежат изображения рыб — щуки и ленка. Это оружие в борьбе с чужеродными враждебными духами, а щука и ленок — охрана.
Чум осмысливается в шаманском обряде, как Дулин буга — Срединный мир, где мы живем. К востоку от входа в чум сооружается дарпэ — галерея из молодых живых лиственниц и разных изображений духов и тоже осмысливается, как вершина мировой реки, то есть Угу буга — Верхний мир. К западу от входа в чум сооружается онанг, олицетворяющий Хэргу буга, то есть Нижний мир, и он, соответственно, устраивается из мертвого леса — пеньков, валежника, всякого хлама.
