— Я ищу одного парня по имени Бобби Джо Старкуэзер, — сказал я. — У меня есть подозрения, что он поклонник тихуанского наглядного искусства.
Его взгляд метнулся в сторону и снова вперед.
— Слышал, они вытянули ваш лотерейный билет, лейтенант, — проговорил он.
— В такие тяжелые времена всегда ходит много сплетен.
— Да это больше на заметку в «Таймс-Пикаюн» похоже.
— Это все бюрократические заморочки, на которые ребятам вроде нас с тобой не нужно обращать внимание.
— Я думал, что мы уже договорились с вами, лейтенант. У меня насчет этого ничего нет, ну, кроме фильмов, которые Пёрсел раздавил. Из-за этого я мог угодить в самое настоящее дерьмо.
— Я постепенно теряю связь с осведомителями, поэтому мы здесь действуем, полагаясь на веру.
— У меня сегодня такой беспокойный день. Думаю, вы должны это понимать. Неважно, что вы думаете обо мне, но я не балаганный шут, который, развлекая толпу, прыгает, как зернышко кукурузы на сковородке. У меня есть семья, мои дети ходят в воскресную школу, я плачу большие налоги. Может, в моих налоговых декларациях есть доля фантазии, ну а Никсон что, лучше, что ли? Человеку хочется немного уважения, немного признания его собственного пространства, собственных проблем.
— Я все это знаю, Уэс. Поэтому и чувствую себя паршиво, когда так поступаю с тобой.
Я вытащил из кармана пиджака пистолет, оттянул ствольную коробку, резко отпустил затвор, который громко щелкнул, и прицелился ему между глаз, опустив ствол так, чтобы он мог видеть курок.
Он тяжело задышал, лицо передернулось, на неровной коже выступили капли пота, глаза скосились, фокусируясь на направленном пистолете. Он замахал дрожащими руками перед дулом.
— Не надо направлять его на меня, лейтенант, — взмолился он. — Я был на войне. Я не выношу оружия.
— Твой дружок сказал, что тебя выгнали из армии за недостойное поведение.
— Неважно. Я ненавижу оружие. Ненавижу всякую жестокость. Господи, я сейчас от страха описаюсь!
Его била дрожь. Коробка с цыпленком упала на пол, он все время сухо сглатывал, словно сердце скакало у него в горле, и тер руки, как будто они были чем-то испачканы. Потом он, не сдерживаясь, заплакал.
— Я не могу этого сделать. Прости меня, Уэс, — сказал я, опуская пистолет.
— Что? — слабым голосом спросил он.
— Прошу прощения. Мне не следовало так поступать. Если не хочешь потратить на кого-то десять центов, дело твое.
Он никак не мог прекратить икать и трястись.
— Расслабься. Он пуст. Вот смотри, — показал я на ствол в руке и щелкнул спусковым крючком.
