Грубо оттеснив Сайласа, Доран опустил стекло пониже, набрал побольше слюны и смачно харкнул вниз, надеясь хоть в кого-нибудь попасть; взвихренный гравитором воздух отнес плевок великого обозревателя сильно в сторону. Дорану показалось, что он слабо выразил любовь к своим зрителям, и, высунув голову и руку из окна накрененного флаера, он заорал, показывая варлокерам оттопыренный средний палец:
— Вот вам, вот!! Крысы, манхло, помойные ублюдки!! Что, извиняться?! Да клал я на вас кучу дерьма!! Ага, руками машете?! Привет-привет, отбросы!!
— Директор просил сразу зайти к нему, — вмешался Сайлас. — Там еще с армией какие-то проблемы. Обещают привести в организованном порядке пару батальонов и выразить протест. Да, еще придут ветераны, инвалиды и всякие бабушки, вдовы героев — а может, уже и пришли.
Доран помрачнел и замолк. Теперь он не мог представить людей в униформе иначе, как одновременно с приступом колик и перебоями в сердце. Мысли шумно рвались в голову, наперебой предлагая — один лучше другого — планы передач и ток-шоу с глумлением над тупыми вояками, но их перекрывал тихий, медленный голос киборга в респираторе — «МЫ ИНОГДА БУДЕМ НАПОМИНАТЬ О СЕБЕ».
Отмахиваясь от невыполнимых мыслей об изощренной мести, Доран вышел на крышу телецентра и прыгучим шагом заспешил к лифту. Алтарь отечества с лежащим на нем основным инстинктом — ах, какой был перл!.. Солдатам скучно в их казармах, ветеранам скучно — а тут случай сойтись, почесать языки, поорать, выпить пива и постучать себя кулаком по медалям. Кому, если б не кинутый с экрана повод, нужны сейчас их подвиги столетней давности? Прошлого не существует… «НЕТ ВЧЕРАШНЕГО ДНЯ, И ЗАВТРАШНЕГО ДНЯ НЕ БУДЕТ. ЕСТЬ ТОЛЬКО СЕЙЧАС», — как наяву, напомнил обо всем вчерашний истязатель, и Дорану чуть не сделалось дурно в лифтовой кабине — призрачный голос, тесные глухие стены без выхода и в зеркалах — ты с четырех сторон, с побледневшим лицом.
— Останови! — взмолился он; Сайлас вздернул брови:
— Мы еще не…
— ОСТАНОВИ!!! Сейчас же!!! Я кому сказал!! — отшвырнув заслонявшего кнопочную панель менеджера, Доран с силой вдавил «Экстренную остановку»; другие, бывшие в лифте, озадаченно переглянулись, пожимая плечами.
Выскочив на этаж, он бросился к стене-окну, прижался лбом к холодному стеклу; частое дыхание затуманило прозрачную гладь. Ффффуууу… вроде отпустило. Живая и больная память — как это ужасно!.. Он не задумался о том, что кому-то вот так же вспоминаются выстрелы, огонь и грохот поля боя, свист и удушье разгерметизации — как и всегда, он думал только о себе, единственном, любимом.
