Еще одного из своих разделал Андрейша и, совсем ублажась собой, повернулся к воеводе:
Давай черниговских!
Воевода взгляну на Кочмаря. Того, видно, не здорово испугал грозный вызов путивльского молодчика. Одобрительно кивнув, черниговский управила подмахнул рукой кому-то своему. Тотчас Андрейше нашелся новый противник.
Ну, сейчас будет! — проговорил кто-то рядом с Никитой. — Не зря дядька Кочмарь и глазом не повел. Этот кому угодно головень отшибет. Что, такой умелец? — спросил Никита Смолич у говорившего. Никем не битый. За всю жизнь. А сколько нашего народа переломал! А кто он родом? — почему-то поинтересовался заручник. Говорят, боярина Михайлы Кручи сын. Младший? Нет, не родной, тот что пасынок.
Вот оно что! Вот где солома искру нашла. Не потому ли Кирилла Заславич так позаботился о никитином приезде? Притча-то как попала путивльскому наводиле. Никита с особым интересом посмотрел на Кочмаря. Вчера, на постоялом дворе, заручник и думать не мог, что этот черниговский назидатель — его давнишний обидчик. Постарел. Хотя нет, скорее жизненную спелость взял. Ведь десять годков минуло.
Между тем, Андрейше нашелся новый противник. Кто-то из черниговцев. Он словно ждал, когда молодчик утвердится на слабых своих побойщиках, увязнет в дешевизне малых побед. И тут же Андрейша получил под глаз черниговскую отметину. Ему бы подсобраться, навостриться, но вместо этого молодчик бросился на черниговца в открытую. Черниговец легко уплясал в сторону, соскользнул с руки Андрейши и очень складно пробил ему живот. Едва Андрейша сбил шаг, как получил тот же удар и с другой руки. А потом еще и еще один. Все разом. Теперь здоровила обмяк и остыл. Но его противник и не думал о пощаде. Он спокойно и расчетливо принялся за голову. Обычно таким здоровякам издали в мордень кулаки не пихают. Таких сперва остудят, подломят, промнут, а потом уже и режут с подлета в самую ломкую часть. В голову. Удары идут тяписто, садко. Тут главное — собственной руки не жалеть. Бить до боли в пальцах, до ломоты…
Андрейша уложился на песок, безвольно раздав в стороны руки. Кочмарь смотрел грозно и назидательно. Но это было еще не все. Не дожидаясь огласа, из толпы выступил ладный с виду мужик и притопнул сапожком. Что-то залепетал заводила, оживился боярин Кирилла Заславич, перемолвился словом с воеводой. Кочмарь равнодушно оглядел нового противоборца своему драчуну. Черниговский боец с готовностью поднял кулаки. Заводила вспомнил о правилах, сунулся было к путивлянину. Тот отодвинул разводчика рукой и шагнул навстречу противнику. Бой начался. Толпа загудела, зашевелилась. Черниговский попытался достать ударом издали. Не дотянулся. У путивлянина руки завелись, заплясали на месте. Он подскочил к кочмареву бойцу, но тот резво переметнулся в сторону. В толпе засвистели. Черниговец держался на отделении, присматривался к своему противнику. Осторожничал и путивлянин. Но вот он повернулся к черниговцу спиной и, как ни в чем не бывало, вскинул руки для приветствия толпы. Народ завопил. Никита знал этот прием, но черниговец на него попался. Он сперва опешил, а потом, собравшись с духом, бросился сзади на легкомысленного противника. Однако, путивлянину это и нужно было. Он легко скрутился, присев к земле, и, уйдя от удара, оказался уже за спиной легковерного черниговца. В спину бить не договаривались. Но этого удара никто и не увидел. Никто, кроме двух человек в разных концах двора. Никита Смолич и дядька Кочмарь. Каждый увидел по-своему. У Никиты вдруг дернуло спину, точно этот удар пришел ему. Кочмарь почувствовал удар своей рукой, будто это она укусила противника стальными зубами пальцев. В какое-то мгновение все четверо оцепенели. Каждый из них шкурой испытывал не потешную суть этого боя. Не ради простого интереса — кто кого — метали сегодня здесь кулачные каменья. Здесь творилось действие побивания правды правдой. У каждого она была своя, и каждый считал только свою правду верной. Верной — значит непобедимой. Правда не может быть немощной, сирой и убогой, как душевное покаяние. Правда кулакаста и убойна, как само воплощение неоспоримости и очевидности. Истинное правдоборство всегда будет противоположно заповедальному слову смиренцев, чья душа пребывает в миролюбии, ибо она не способна выдержать хорошую встряску боем и непокорностью. Именно в противоборстве и нашла себя подлинная правда жизни, гласящая на каждом ее повороте: «Человек имеет по силе его!» Не было и нет другой правды, и не будет другой, каким бы сладким обманом не поили наши души.
