Король Харальд кивнул, ничего не говоря, но одна из двух молодых женщин, сидевших на корточках у его ног, обернулась и взглянула на Орма и Токе и торопливо сказала по-арабски:
— Во имя Аллаха Милостивого, Милосердного! Вы — люди Альмансура?
Они оба посмотрели на нее, не ожидая услышать это наречие при дворе короля Харальда. Она была красива на вид, с большими карими глазами, широко посаженными на бледном лице, ее черные волосы спускались с висков двумя длинными косами. Токе так и не успел наловчиться бойко говорить по-арабски, но он так давно не заговаривал с женщинами, что тут быстро нашелся:
— Ты, должно быть, из Андалусии? Там я видывал женщин, похожих на тебя, хотя немногие из них столь красивы.
Она в ответ улыбнулась, сверкнув белыми зубами, и лицо ее вновь сделалось печальным.
— Ты видишь, о незнакомец, говорящий на моем языке, что мне дала моя красота, — произнесла она нежным голосом. — Вот я сижу тут, андалуска знатного происхождения, рабыней среди язычников мрака кромешного, бесстыдно открыв лицо, и растираю старые скрюченные пальцы на ногах этому Синезубому. В этой стране нет ничего, кроме мрака и холода, овчин и вшей и пищи, которую в Севилье сблевали бы и собаки. Поистине, у Аллаха лишь я ищу защиты от того, чем наградила меня моя красота.
— Для такого занятия ты, мне сдается, слишком хороша, — сказал Токе ласково. — Лучше бы для тебя найти мужчину с чем-нибудь еще, кроме скрюченных пальцев на ногах.
Она опять отвечала улыбкой, но теперь в ее глазах стояли слезы. Тут конунг Харальд пошевелился и сердито сказал:
— А ты кто таков, что болтаешь на языке воронов с моими женщинами?
— Я Токе сын Грогулле из Листера, — ответил тот. — Мой меч да язык — это все мое имущество. И никакого поношения тебе, государь мой конунг, не замышлялось в моих речах к этой женщине. Она спросила меня о колоколе, и я ей ответил; и она сказала, что это столь же хороший подарок, как и она сама, и он принесет тебе большую пользу.
Харальд открыл было рот, чтобы ответить, но тотчас лицо его потемнело, и он с криком рухнул на подушки, сбив с ног обеих женщин: боль снова впилась ему в зуб.
Тут в покоях сделался переполох, и те, что стояли ближе к королевскому ложу, попятились прочь от его буйства. Но брат Виллибальд уже приготовил свою смесь и смело выступил вперед, с решительным видом и словами одобрения.
— Сейчас, государь мой конунг! Сейчас! — сказал он, осенив крестным знамением сперва короля, потом чашу со снадобьем, которую держал в руке. В другую руку он взял роговую ложечку и продолжив торжественно:
