Она медленно провела гребнем по пряди его волос, которую у только что расчесала, повернула ее к свету и долго разглядывала.
— Я не понимаю, как такое может быть, — сказал она, — но кажется, у тебя нет ни единой вши.
— Такого быть не может, — ответил Орм. — Значит, гребень плохой. Чеши лучше.
Она сказала, что гребень у нее хорош против вшей, и принялась чесать им так глубоко, что содрала кожу с головы. Но и там не нашла ни единой вши.
— Тогда дело плохо, — молвил Орм, — и хуже, чем я думал. Значит, болезнь уже у меня в крови.
Ильве казалось, что, может быть, все не так уж и опасно, но Орм принял это очень близко к сердцу. Все оставшееся время он лежал тихо и лишь угрюмо ворчал в ответ на ее болтовню. Зато Мирах и Токе, видно, нашлось о чем поговорить, и ладили они друг с другом все лучше.
Наконец Орм был как следует расчесан, и борода, и волосы, и Ильва довольно взглянула на свою работу.
— Теперь ты уже меньше похож на батрака, чем на хёвдинга, заметила она. — Редкая женщина теперь от тебя шарахнется, и за это благодари меня.
Она подняла его щит, повернув к Орму рукоятью, потому что со внутренней стороны он был не так порублен, подержала перед ним. Орм погляделся в щит и кивнул.
— Хорошая работа, — сказал он, — и лучше, чем можно было бы ждать от дочери конунга. Ты заслужила, чтобы я рассчитался с тобой тем украшеньем.
Он расстегнул ворот, снял ожерелье и протянул ей. Ильва вскрикнула, взяв его в руки и ощутив его тяжесть и видя его красоту, а Мирах оставила Токе и поспешно подошла поглядеть и тоже вскрикнула. Орм сказал Ильве:
— Надень его.
Она сделала, как он велел. Ожерелье было длинным и свисало до шнуровки ее лифа, и она поспешила поставить щит на скамью у стены и посмотреться в него.
— Его длины хватит, чтобы дважды обернуть вокруг шеи, — сказала она, не в силах оторваться от цепи. — Как его носят?
— Альмансур держал его в ларце, — сказал Орм, — и там никто не мог его видеть. А с тех пор как оно стало моим, я носил его под одеждой, пока оно не натерло мне шею, и не показывал его без нужды до нынешнего Йоля. И тогда мне от него сразу вышел вред. Теперь бесспорно оно нашло себе лучшее место; отныне, Ильва, оно твое, и можешь носить его так, как тебе больше нравится.
Она вцепилась в ожерелье обеими руками и глядела на Орма, широко раскрыв глаза.
— В уме ли ты? — сказала она. — Чем я заслужила такой дар? Благороднейшая из королев легла бы хоть с берсерком за худшее украшение, чем это.
