— Одно другого не исключает. Ты что, не понимаешь, наши заклятые враги с удовольствием предоставят возможность наследникам Корнплэнтера о нас позаботиться.
Не успел он договорить, как с берега раздался голос, усиленный бронзовым рупором. Им приказывали вернуться к индейскому берегу.
— Что он говорит? — спросил Жиль, прекрасно понимавший язык ирокезов, но слегка оглохший от долгого пребывания под водой.
— Вот так-то лучше! — крякнул Тим. — С тобой желает побеседовать Корнплэнтер.
— Значит, он не умер?
— Если верить своим глазам, жив. Смотри!
Вождь, лежавший на индейских носилках, слегка махнул рукой, очень слабо, но вполне определенно.
— Так что будем делать? — снова спросил Тим.
Но Жиль уже разворачивал лодку.
— Возвращаемся!.. Я, в отличие от тебя, больше люблю индейцев, чем англичан. А кроме того, не желаю появляться в Олбани голым.
Действительно, Сажающий Маис был еще жив, а возможно, имел шансы прожить долгие-долгие годы, без сомнения, благодаря богатырскому здоровью. Когда Жиль ступил на землю, вождь лежал на животе, а Наэна умело накладывала на рану пучок трав. На лице Корнплэнтера отразилось страдание, голос был прерывистым и слабым, но он все же отчетливо произнес:
— Возьми свое оружие… и можешь спокойно… забирать сына! Ты победил… но мне не стыдно.
— И твои воины позволят мне свободно удалиться? Они уже приготовили стрелы.
— Никто не посмеет ослушаться меня… Иди!..
Я знаю, ты вырастишь из него мужчину. А теперь… уходи! Уходи быстрее!.. А не то я вспомню, что вас всего двое!
Не говоря больше ни слова. Жиль бросился к реке, подхватил на ходу свою одежду и оружие, остававшиеся на берегу, и прыгнул в лодку. Тиму тем временем приходилось выдержать настоящую битву с ребенком. Пустив в ход ногти и зубы, малыш, как дикий котенок, яростно шипел и пытался вырваться, но не произнес при этом ни слова.
— Оденусь потом, — сказал Жиль. — Поплыли! И не вздумай сказать, что не можешь справиться с младенцем.
— Попробуй сам, — проворчал следопыт. — А я сяду на весла… В конце-то концов, кто из нас отец?
Жиль, не отвечая, взял сына на руки и быстро усмирил его.
— Ну хватит, — сказал он на языке индейцев, — не надо больше брыкаться. Мы не причиним тебе зла.
Он впервые заговорил по-ирокезски, и малыш от удивления затих.
— Ты говоришь… как мы? — спросил он, разглядывая странного человека своими большими глазами цвета покрывшегося льдом озера. — Кто же ты?
— Я твой отец!
От этих слов мальчик снова пришел в ярость.
