– Вы опять провели всю ночь в лаборатории, доктор?
Пакет с булочкой и кофе в пластиковом стаканчике с крышкой ждали его на прилавке. Амфортас перевел взгляд на бакалейщика.
– Нет, не всю ночь. Несколько часов. Прайс взглянул на его изможденное лицо, на его ласковые, темно-карие, как лесная чаща, глаза. Какая-то тайна застыла в этом взгляде. Нет, не горе, нет. Что-то другое.
– Вы уж так не переутомляйтесь, – посочувствовал бакалейщик. – Вы выглядите уж больно усталым.
Амфортас кивнул. Порывшись в кармане темно-синего джемпера, надетого поверх больничного халата, он извлек оттуда доллар и протянул его бакалейщику.
– Спасибо, Чарли.
– Помните, что я вам сказал.
– Я запомню.
Амфортас прихватил пакет с булочкой, и через мгновение над входной дверью нежно звякнул колокольчик. Доктор очутился на улице. Высокий и стройный, слегка сутулившийся Амфортас постоял некоторое время на пороге, задумчиво опустив голову и прижав к груди пакет. Бакалейщик подошел к дочери, и они принялись вдвоем разглядывать доктора.
– За все эти годы я ни разу не видела, чтобы он улыбался, – еле слышно заметила Люси. Бакалейщик протянул к полкам руку:
– Ас чего он должен улыбаться? "Улыбаясь, он произнес: «Энн, я не могу на тебе жениться».
«Почему? Разве ты не любишь меня?» «Но ведь тебе всего двадцать два». «А разве это плохо?» «Я в два раза старше тебя, – возразил он. – Не за горами то время, когда тебе придется возить меня в инвалидной коляске».
Она вспорхнула со стула, весело рассмеялась и, усевшись ему на колени, нежно обняла его обеими руками:
«О Винсент, я не дам тебе состариться».
Амфортас услышал крики и топот. Он взглянул в сторону Проспект-стрит и увидел справа лестницу – бесконечный ряд каменных ступеней, ведущих далеко вниз на М-стрит, а оттуда – к реке и лодочной станции. Много лет назад эту лестницу окрестили «Ступенями Хичкока». Снизу вверх по ней бежали сейчас спортсмены университетской команды по гребле. Эта пробежка входила в обязательную утреннюю разминку. Амфортас наблюдал, как гребцы один за другим появились на верхней лестничной площадке, а потом дружно трусцой побежали к университету. Вскоре спортсмены скрылись из виду. Доктор стоял, не шевелясь, пока не смолкли последние выкрики. В полном одиночестве застыл он в этом гулком, опустевшем коридоре, где, казалось, размывались границы любого человеческого поступка, а смысл жизни сводился лишь к ожиданию.
Сквозь бумажный пакет он почувствовал тепло, исходившее от горячего кофе. Амфортас отвернулся и медленно побрел вдоль 36-й улицы, пока не добрался до своего маленького двухэтажного деревянного домика. Тот располагался неподалеку от бакалейной лавки и отличался от прочих строений скромностью. Напротив через дорогу находилось женское общежитие и дипломатическая школа, а чуть дальше, налево, – церковь Святой Троицы. Амфортас присел на белоснежное, ослепительно чистое крыльцо и, раскрыв пакет, вынул булочку. По воскресеньям она обычно приносила ему именно такие.
