Амалия подняла глаза от клавишей, услышав приближающиеся шаги со стороны лоджии. По лестнице поднимался Роберт. Войдя в холл, он молча остановился у порога. Статную фигуру Роберта облегал черный сюртук, из-под которого виднелась полотняная рубашка и белый шелковый галстук. Такая цветовая гамма придавала бронзе лица мягкую золотистость. Его красота была скорее мужественной, чем суровой. Женщинам нравятся такие мужчины.
За окном быстро темнело, Роберт подошел к столику красного дерева, взял лампу и поставил ее на шаль с бахромой, покрывавшую большую часть крышки фортепьяно. Амалия улыбнулась благодарно за дополнительный свет, а он тихо, чтобы не мешать ей, отошел в сторону и растворился в сумерках холла. Она подумала, что он вышел на галерею, но потом, околдованная звуками сонаты и еще одной пьесы, которую сыграла вслед за ней, Амалия перестала думать о Роберте.
Музыка всегда была важным компонентом воспитания истинной леди, а для Амалии еще и имела особое значение. Когда девушка потеряла отца, мать, а потом и любимого, только музыка утешала ее, спасала от одиночества. Тетя Тон-Тон считала, что истинная леди не должна ни при каких обстоятельствах обнаруживать свои чувства, поэтому Амалия раскрывала свою душу музыке — это более подходило истинной леди. Как ненавидела она эти два слова, когда была подростком, как возмущалась нелепыми условностями, которые связывали ее по рукам и ногам.
Однако прошли годы, и Амалия ко многому привыкла. И как обилие нижних юбок, которые раньше мешали ходить, не казалось больше насилием над личностью; она просто забывала о них до того момента, когда возникала необходимость воспользоваться ими как защитной броней.
Амалия вспомнила о неприятном разговоре с. Жюльеном и его нежелании уволить Патрика Дая. Впервые с тех пор, как ей исполнилось десять лет, Амалия пожалела, что не родилась мужчиной, который имеет законное право Настоять на своем. «Если бы я была мужчиной!» — с тоской подумала Амалия, вспомнив о своей незавидной женской доле, с которой предстояло мириться всю жизнь.
Последние звуки бетховенской «Апассионаты» еще витали вокруг, когда Амалия тихо закрыла крышку фортепьяно, почувствовала нечеловеческую усталость. Повернувшись на табурете, она увидела Роберта и ничуть этому не удивилась.
Кузен возлежал на парчовом канапе в противоположной стороне холла и, слушая музыку, неотрывно смотрел на Амалию. В блеске его темно-синих глаз она уловила ту завораживающую смесь удивления и интереса, которую отметила при первой встрече в гостиной у Мами. Прикрыв веки, Роберт украдкой продолжал наблюдать за ней. Амалия чувствовала, как его цепкий взгляд, скользнув по искрящимся локонам ее темных волос, переместился по изгибу щеки на белые просторы ее плеч, деликатно задержался на входе к двум райским яблокам, потом опустился еще ниже, туда, где осиная талия переходила в колокол пышных юбок, потом… Роберт лежал неподвижно, скрестив руки на груди и прикрыв глаза, словно дремал, затем вдруг вскинул их вверх, и Амалию будто током обожгло — в глубине мерцающей синевы она уловила страстное, дикое желание самца. Амалия смущенно опустила ресницы. Она так увлеклась своими наблюдениями, что пропустила появление Жюльена.
