— А он ничего — как, по-твоему?
— Не в моем вкусе.
— Привлекательный.
— Тебе виднее.
— Даже утонченный.
— Скажи еще — хитроумный и подловатый.
— Сама говорила: De mortuis...
— Фиг с ними, с римлянами. Как говорила моя бабушка, послушаем того, кто не может сказать о своем ближнем ничего хорошего. Меня вот что интересует: как он делал деньги. У тебя есть идеи, чем он жил?
— Вот пишут, что он был антрепренером.
— Это значит, что у него были деньги. Но как он их зарабатывал?
— Операции с недвижимостью.
— Когда есть деньги, можно и этим заняться. Как и ставить внебродвейские пьесы. Если дело налажено, недвижимость приносит деньги, но на пьесах он горел. На пьесах всегда горят. Это я к тому, что у него должен был быть постоянный источник дохода. И бьюсь об заклад, не вполне честный.
— Вероятно, ты права.
— А если права, почему они не пишут об этом?
— Потому что это всем до лампочки. Публику убедили, что убийство — просто стечение обстоятельств. Психованный взломщик случайно облюбовал квартиру Дж. Фрэнсиса, сам он случайно оказался в это время дома и попал тому под руку. Смерть — чистейший случай. Вот если бы на потерпевшем в момент убийства было бы надето женское белье, журналистская братия переворошила бы всю его биографию. Но он надел обыкновенный халат, купленный в магазине братьев Бруксов, а это уже банально.
— Где это говорится, что на нем был бруксовский халат?
— Да выдумал я это! Я не знаю, где он покупал себе шмотки. В «Таймс» говорится, что на нем был халат. «Пост» пишет о купальном халате.
— А у меня сложилось впечатление, что он был голый.
— Газеты не пишут, что голый. — Я постарался вспомнить, не брякнул ли что-нибудь Лорен, в каком виде был убитый. Нет, не помню. — Он будет голым в завтрашней «Дейли ньюс». Впрочем, какая разница?
— Никакой.
Мы сидели рядышком на диване. Рут сложила газету, положила ее рядом с собой.
— Хоть бы что-нибудь иметь для начала, — сказала она. — Мы пытаемся развязать узел, а концов-то не видно. Пока что мы имеем труп и мужчину, который втравил тебя в эту историю.
— Причем даже не знаем, кто он.
— Человек-груша с глазами-шоколадинками. Узкоплечий тип с неохватной талией, не смотрит в глаза.
— Он самый.
— И у тебя смутное ощущение, что ты видел его раньше.
— Не смутное, а вполне определенное. У него даже голос знакомый.
— Но ты с ним не встречался. Никогда?
— Никогда.
— Вот свинство! — Она сжала кулачки, постучала себе по коленкам. — Может, все-таки в тюрьме виделись?
