Минну, конечно же, не посадили бы за решетку. Но отдали бы на воспитание в благонадежную советскую семью. И — прощай Америка, прощай возможность стать человеком свободного мира...
Я мог смириться с тем, что уготовано Милану, Софии, Зенте и другим гимнасткам, даже мне. Но так хотелось, чтобы случившееся не коснулось Минны.
И тут из дальнего конца огромного помещения донесся тоненький, нежный голосок: «Папа! Папа!»
Охранники повернулись на голос.
Между рядами металлических столов Минна направлялась ко мне, прижимая к груди тряпичную куклу. По ее розовым щечкам катились слезы.
— Папа!
— Это его дочь...
— Как она сюда проникла?
— Папа!
— Кто знает?
— Какая она милая! Бедняжка плачет. Пусть подойдет к отцу.
— Папа...
Она побежала ко мне, ее маленькие ножки летели над бетонным полом.
Я протянул руки, она бросилась ко мне в объятия. Я поднял ее, прижал к груди, она громко рыдала.
— Все хорошо, Минна, — успокаивал я ее. — Не плачь, все хорошо...
Продолжая рыдать, она вытащила что-то из-под куклы, вдавила мне в живот.
Я чуть передвинул руку. И мои пальцы сомкнулись на рукоятке автоматического пистолета.
— Держи меня на руках, — прошептала она. — Когда услышишь выстрел, отбеги в сторону. И застрели как можно больше охранников.
— Где ты это взяла? Милан оглушил часового.
Охранники, улыбаясь, наблюдали, как я успокаиваю плачущую девочку.
— Красотка, — сказал один. — И как она любит отца.
— Он будет вспоминать о ее любви, сидя в тюремной камере.
— Хотелось бы знать, почему такая малышка не спит в столь поздний час?
— Может, вся семья хотела перебраться в Финляндию?
— Милиция скоро подъедет.
— Приготовься, — прошептала Минна.
В дальнем конце помещения прогремел выстрел.
Охранники все, кроме одного, повернулись на звук. Тот, кто не повернулся, потянулся за пистолетом. Я выстрелил ему в грудь, крепче прижал Минну к себе и бросился к большим машинам по правую от меня руку. Загремели выстрелы, вокруг засвистели пули. Мы успели укрыться за железными чудовищами. Я выглянул, прицелился, выстрелил в эстонца, который допрашивал меня. Целился в голову, попал в ногу. С такой меткостью на чемпионат по стрельбе меня, конечно, не взяли бы, но, по крайней мере, я уложил мерзавца на землю.
Милан стрелял из-за стола. Он уже уложил двоих, но на ногах оставалась еще с дюжину охранников, так что наши шансы взять верх равнялись нулю. В обойме моего пистолета осталось только два патрона. Я не знал, стрелять ли мне сейчас или подождать, когда они пойдут в атаку. Я повернулся к Минне:
