Бабушка поудобнее уселась в кресле в стиле Шератон и стала приводить в порядок свои юбки из черной тафты:
— О чем это ты? Энни обернулась:
— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю! Этьенн… Ты пыталась устроить наш брак. Если я выйду за него, то твоя династия унаследует титул. А он унаследует финансовую империю. Разве не так?
Бабушка величественно приподняла бровь:
— Разве это неравноценный обмен?
— Я, и только я буду решать, за кого мне выйти замуж! — она едва сдерживала свой гнев. Ее испугало, что непреодолимый гнев был следствием страха, такого великого страха, что Энни даже растерялась перед этой неукротимой женщиной.
Бабушка достала кружевной платок из рукава:
— Я не думаю, что при нынешнем скорбном положении дел в морской торговле ты смогла бы поддерживать наследство твоих родителей в надлежащем виде.
Вот оно! Бабушкин туз, извлеченный из рукава, как и носовой платок.
Энни выпрямилась. Сердце, казалось, готово было вырваться из грудной клетки. Девушка чувствовала подступающие слезы. Но эта слабость еще более рассердила Энни:
— Время Грез для меня почти все, но все же не единственная вещь на свете. Я — это мое будущее, моя независимость!
Глаза старой женщины вспыхнули:
— Тогда, наверное, мы зашли в тупик? Энни взяла свои перчатки и швырнула их на дубовый комод. Небрежный жест только подчеркнул резкий контраст с ее страстными словами:
— Нет, ради «НСУ Трэйдерс» я сделаю все, что ты захочешь. Я готова посвятить этому все свое время, чтобы принять бразды правления. Я последую по твоим стопам. Но не в личной жизни. Моя личная жизнь принадлежит только мне и больше никому!
1874
Сетка морщин вокруг открытых век. Когтистые лапы ищут ее, и она кричит, кричит, кричит.
Вся в поту, Энни вскочила с кровати. Сердце колотилось так громко, что, наверное, его стук можно было услышать сквозь стены особняка. Кроме Энни в доме никого не было, слуги жили в квартирах, примыкающих к каретному двору.
Она отбросила назад прядь ярко-рыжих волос, свесившуюся ей на лоб, и задышала медленно и глубоко, пока пульс не восстановился. Тогда Энни откинула влажные простыни и, свесив ноги с кровати, пошарила на ночном столике в поисках спичек. Свет керосиновой лампы осветил спальню теплым трепещущим заревом. Часы на каминной полке показывали половину пятого.
Энни подумала было о том, чтобы снова уснуть, но испугалась возвращения сна, этого страшного сна о похоронах двухдневной давности. Какой неестественной и жутко восковой выглядела Нана, чем-то похожая на одну из носовых фигур своих кораблей.
