— Я пойду завтра, — сказала Мория, подходя ближе к огню.
— Нет, — сказал Хаут. У него было странное предчувствие. Должно быть причиной тому был магический кристалл. Оно могло и ничего не значить, но он чувствовал тяжесть на душе и испытывал точно такое же паническое состояние, которое охватило его, когда он увидел нищих, движущихся в темноте. — Не позволяй ему говорить с тобой об этом. Это опасно. Мы уже достаточно натерпелись. Пусть он сам найдет нас, этот Джабал.
— Я найду его, — упрямо повторила она. — Я достану деньги. — Но она часто так говорила. Мория вновь подошла к столу, взяла чашку и вытерла пролитое вино тряпкой. Громко шмыгнула носом. Хаут отвернулся от стола, уставившись в огонь, трепещущий в очаге. Жар от огня почти обжигал его, но он промерз до мозга костей и никак не мог согреться; ему было проще заглянуть в будущее, чем окунуться в прошлое, вспомнить Стену Чародеев, Каронну, рабство.
Работорговец Джабал, который сейчас был их надеждой, когда-то продал его. Но он предпочитал забыть это. У него хватило дерзости выходить на улицы, по крайней мере, в темноте, и выглядеть свободным человеком, хотя бы в глазах посторонних, и делать сотни вещей, которые делает любой свободный человек. Мрадхон Вис дал ему возможность делать это; и Мория тоже. И если они возлагали свои надежды на Джабала, то, почему он должен поступать иначе. Вдруг в углях, зыбко вспыхивающих в очаге, он увидел нечто такое, что насторожило его. Лицо, смотрящее прямо на него, и глаза на этом лице…
Подошел Мрадхон, швырнул свои сапоги поближе к огню и развесил на решетке одежду, завернувшись в одеяло.
— Ну и что ты увидел? — спросил он. Хаут пожал плечами. — Ты же знаешь, что я не в состоянии заглянуть в будущее.
На его плечо опустилась рука и легонько нажала, как бы прося прощения.
— Ты не должен так говорить с ней, — опять повторил Хаут.
Рука сдавила плечо во второй раз. Он вздрогнул, несмотря на жар, исходящий от очага.
— Забудем? — спросил Мрадхон. Хаут принял это как вызов, и в сердце его остался холод. Он был уязвлен. У него не было других друзей кроме Виса. Хаутом овладело сомнение, но это не было горькое сомнение, а просто привычка давать каждому свою собственную оценку. Он знал, что раньше был нужен им, а сейчас, когда перестал быть полезным, пытался понять, что же еще от него хотят. Он был нужен Мории как ни одной другой женщине. Этому человеку он тоже был необходим — иногда, на короткое время; но его окрики и грубые слова заставляли Хаута вздрагивать, напоминая, кем он был на самом деле, хотя он и имел письмо, свидетельствующее о противоположном. Уязвленный, он мог бы кинуться в драку от страха. Но никогда не делал этого. Впрочем, как и Мрадхон.
