Джеки переглянулся с напарником, потом осклабился. Передние зубы у него сильно выдавались вперед, и выглядел он сейчас точь-в-точь как крыса, готовая вцепиться в лакомый кусок.
– Цену набиваешь, ксенявый койфит? Зря, зря… Мы все равно больше сотняги за пачку не дадим, и никто не даст, не рассчитывай! Ты что думаешь: если травка растет только в ваших вонючих болотах, так можно обдирать честных храпарников? – Он приподнял жидкие брови, выдержав многозначительную паузу. – Сотня, и не синюхой больше! На границе ты бы и столько не получил.
– Что ты с ним треплешься, Джеки? – вновь вмешалась девица. – Я ж говорю: дать по башке и обрить шизу! А там посмотрим, чего у него в карманцах.
Кирилл покосился на голого детину – тот с каменным лицом сосал пиво. Но жидкость в его кружке подходила к концу, и за этим наверняка должны были последовать какие-то решительные меры.
– Вот что, подлот… – Кирилл оторвался от стойки и расправил плечи. – Иди-ка ты туда, откуда пришел. Я травкой с вонючих болотин не торгую. Я зашел выпить стакан-другой вашей сивухи, и больше ничего.
– Ты, отродье шайкала, мне не заливай! Кто бы тебя пустил в приличный кабак с этакими-то зенками? Есть что – выкладывай, а нет – так живо вылетишь башкой вперед! И все ступени пересчитаешь, клянусь шворцем самого Махамота! – Джеки махнул в сторону лестницы.
Пиво в кружке у Одди кончилось, и Кирилл, не спуская глаз с полуголого верзилы, отрицательно покачал головой. В нагрудном кармане у него торчала полупустая пачка «Стюардессы», но вряд ли ей удалось бы заменить зелье с койфитских болот. Очевидно, Койф был местным Таиландом, и, подумав об этом, Кирилл представил плантации опиумного мака, контейнеры со студенистым напалмом, дым и рыжее пламя, пожиравшее зелень, маленькие фигурки с автоматами, что метались среди пылающих бараков и стреляли, стреляли, стреляли… Такие воспоминания не вызывали приятных ассоциаций.
Крысомордый подмигнул своему поделыцику.
– Не желает он по-доброму, Одди. Не желает, и все! Что станем делать? Может, Райза права? Насчет шизы-то?
Одди стер пену с губ, неторопливо выпрямился и напряг мышцы. Был он, видно, очень силен и силу свою любил выставлять напоказ. За столами сразу примолкли, и в пятиугольном зале воцарилась напряженная выжидательная тишина. Папаша Дейк куда-то исчез; скорее всего он знал, что сейчас произойдет, и не жаждал вмешиваться в разборку с койфитским отродьем.
Джеки повернулся к стойке спиной, оперся на нее локтями, выпятив цыплячью грудь, и картинно скрестил ноги.
