Рычагов не без удивления наблюдал, как на его глазах менялся Стиссен. Весь он как-то сразу осунулся и оплыл. Только глазки, бойкие, маленькие, вдруг зажглись, оживились, стали жадными, ищущими. Стиссену было лет сорок пять, но он уже изрядно облысел. Когда-то его лицо, наверно, было красивым, а теперь, став дряблым, все в бесчисленных склеротических жилках, увенчанное крупным багровым носом, оно было неприятным, отталкивающим.
— Бельгия, закажи еще бутылочку! Я, может быть, все-таки выгребу для тебя что-нибудь из своих карманов.
Отто Стиссен выпил еще полбутылки коньяку, и Рычагов с интересом наблюдал за дальнейшими изменениями в своем собеседнике.
Речь Стиссена вдруг стала быстрее, в ней появилась бессвязность, но в то же время он, оказывается, прекрасно понимал все, о чем говорилось за столом.
— Бельгия, ты мне нравишься! Оказывается, на вашей бейсбольной площадке произрастают хорошие парни.
— Спасибо, — улыбнулся Рычагов.
— Тебя зовут Пауль?… Прекрасно! Так вот, запомни: сенсация — это прежде всего то, что не каждый день случается. Мы вот вчера не знали друг друга, а сегодня — друзья, и это самое интересное. Жизнь! Но, увы, это не щекочет нервы, в этом нет сенсации. Дай мне по морде и уйди, захватив мою зеркалку, — это уже кое-что…
— Мне бы хотелось без драки, — улыбнулся Рычагов. — Может, вы…
— Говори «ты». Мы, американцы, не любим… Мы простые парни… Что же для тебя придумать? Фотокамера у тебя есть?
— Нет. И не умею.
— Жаль. Но, может, твоя газета обойдется и без фото?
— Вполне.
— Тогда так: завтра утром будь на любой станции городской дороги. Увидишь маленький спектакль.
— Что именно?
— Наши люди руками немецкой полиции будут трясти газетные киоски.
— Зачем?
— Чтобы не торговали восточными газетами.
— Почему? Разве не должен каждый читать то, что он хочет читать?
Стиссен расхохотался, и его смех слился с грохотом поезда.
— Слушай, парень, ты же типичная надземка! Да на кой черт нашим, чтобы западные немцы знали, как живут восточные? Пирог разрезан, и каждый лопает свое.
Рычагов покачал головой:
— Нет, с киосками — это не товар. Мне нужно такое… с изюминкой… Может, есть что-нибудь новенькое у Хауссона? — осторожно спросил Рычагов. — Французские коллеги говорили мне…
Стиссен поднял ладонь и наклонился к Рычагову:
— Ерунда! То, что Хауссон говорил вслух, никому не надо. Сенсация — то, о чем он молчит. Понял, парень?
— Я думал, хоть что-нибудь… Французы рассказывали мне про последнего русского офицера-перебежчика…
