В перерывах между заездами играл духовой оркестр, мужчины с горящими глазами обсуждали достоинства той или иной лошади, женщины в большинстве своем в специально сшитых по этому случаю платьях — все это вместе взятое создавало приподнятую праздничную атмосферу, непременную в подобных заведениях. Хотя ночной пожар был у всех на устах, но тут он потерял львиную долю своей трагичности и драматизма.
И тем не менее я услышала немало интересного. А когда увидела семейство Вербицких в полном составе, то не поверила своим глазам.
«Или Петр Анатольевич сильно ошибается, — подумала я, — или они приехали сюда специально, чтобы продемонстрировать свою непричастность к ночной трагедии».
И прежде, чем подойти к ним, я некоторое время внимательно изучала их лица, особенно действительно повзрослевшей и невероятно похорошевшей за последний год Ирины.
На первый взгляд, она развлекалась напропалую, и только внимательный наблюдатель мог заметить ее необычную бледность.
А когда я, наконец, решилась подойти поближе, то разглядела и покрасневшие от слез веки и легкое подрагиванье пальцев юной красавицы. Ей явно было не до праздника, хотя она и прилагала массу усилий, чтобы убедить всех в обратном.
«Странно, — подумала я. — Что за демонстрация? И почему нужно было скрывать помолвку?»
Но в эту минуту Ирочка меня увидела и что-то шепнула на ухо своей матери. Та оглянулась и помахала мне рукой. На правах родственницы я просто обязана была подойти к ним и обменяться приветствиями.
Хотя родственниками мы были по очень далекой побочной линии, что называется седьмая вода на киселе. Впрочем, если как следует покопаться, то можно отыскать родство с любым мало-мальски приличным человеком. Все мы в определенном смысле братья и сестры…
Про Лобанова заговорила сама Вербицкая, я имею в виду Раису Павловну — старшую Вербицкую, мать Ирочки и Машеньки. И мне это тоже показалось неслучайным. Я со своей стороны старалась избегать этой темы, отделываясь общими фразами о погоде и лошадях.
— Вы, конечно, слышали? — спросила меня Раиса Павловна, — такое несчастье, — и буквально впилась в меня глазами, пытаясь отыскать на моем лице признаки смущения. Ирочка, стоявшая рядом с ней, тоже не отрывала от меня взгляда.
Но я продемонстрировала чудеса самообладания, и ни один мускул не дрогнул на моем лице. Хотя одному Богу известно, каких усилий это от меня потребовало.
— Я почти его не знала, — ответила я, — говорят, он был нелюдим?
