Казна Наполеона | страница 67
Управляющий рассмеялся, его нижняя губа отвратительно подрагивала.
— Представляете, — он едва не задыхался от смеха. -Я принял вас за вора. Вот уж действительно конфуз так конфуз! — воскликнул он.
Конфуз или не конфуз, а карты он мне и в самом деле попутал, словно заправский шулер.
— А что вам понадобилось в амбаре-то? — Демьян Ермолаевич прекратил смеяться и с любопытством уставился на меня, поглаживая пальцами подбородок, обросший едва заметной седоватой щетиной. В темноте я с трудом мог различать черты его неприятного мне лица. В воздухе отдавало плесенью.
— Прохлады захотелось, — ответил я и закашлялся.
— Это с вашим то здоровьем?! — удивился он и покачал головой с укором:
— Поостеречься бы надо, Яков Андреевич. Всякое ведь случится-то может! — добавил управлящий. — А то и беды не оберешься!
Я задумался: «Неужели угрожает?» Взглянул на него, лицо непрницаемое. О чем помышляет человек, и сам нечистый не разберет. Я впервые пожалел, что не послушался своего дракона. Верно японец говорил, только вот дело, увы, не терпит отлагательств, а так бы и на сажень его от себя не отпустил.
— Пожалуй, вы и правы, — согласился я. — Мне бы под плед, да настоечки хлебнуть.
Про себя я решил, что непременно вернусь сюда ближе к ночи, не сомневаясь, что события и дальше будут развиваться все в том же направлении.
— Оно и верно, — ответил Демьян Ермолаевич, не скрывая своей откровенной радости.
Выходя из амбара, я споткнулся о лопату, механически отметив в мыслях небрежность местных нерадивых рабоников, которые повсюду инструменты разбрасывают.
Вернувшись в комнату, я вновь взялся за бумагу с чернилами и записал в дневнике свои впечатления от посещения имения господина Радевича. При этом отвел целую страницу в тетради под схематическое отображение версии, которую отрабатывал. Потом я вырвал листок и сжег его в бронзовом блюде, как будто специально предназначенном именно для подобной цели. Память у меня была отменная, но выводы свои мне хотелось некоторое время по возможности держать в тайне, сделать для недобрых глаз недоступными.
Бумага медленно потемнела, скрючилась и пеплом рассыпалась на почти зеркальной поверхности, язычки пламени запрыгали, взвились и почти мгновенно погасли, когда нечему стало догорать.
— Enfin! — прошептали мои губы. Не успел я это слово произнести, как в мою комнату постучали.
Кто бы это мог быть? Возможность встречи с незваным гостем меня не радовала.
— К вам можно, Яков Андреевич? — поинтересовался тоненький голосок.