— У меня к вам одно важное дело, — ответил я, извлекая из кармана печать. Дорофея Владимировна сослалась на хозяйственные дела и оставила нас одних.
Евграф Петрович внимательнейшим образом рассмотрел печать с символичнским изображением.
— Дикий камень, — произнес он задумчиво. — Душа человеческая, — генерал помолчал немного, а затем спросил:
— Так что же, mon cher, привело вас ко мне? Какое неотложное дело?
И тогда я рассказал Бибикову, чем занимаюсь. Он с пристальным вниманием выслушал мою историю и поинтересовался:
— А я-то чем помочь могу?
— Представьте меня гувернантке Харите, — попросил я. — Покойная Картышева, говорят, с ней близка была.
— Вы считаете, что она могла быть причастна к делу? -ужаснулся генерал. Я прочел в его узких серых глазах страх за детей.
Я поспешил его успокоить:
— Ничего определенного я пока сказать не могу — осторожничал я. — Но, думаю, — нет. Просто Харита Никифоровна могла бы пролить свет на некоторые неясные вопросы, — это я, конечно, слегка преувеличил, на данный момент практически все вопросы оставались неясными.
Евграф Петрович крикнул того же лакея из прошлого столетия, приказав ему отвести меня в детскую, где царствовала гувернантка.
Стены комнаты, обитые тонкой нежно-розовой материей, в солнечном свете, льющемся из раскрытого окна, отливали золотом. Над пустым камином, временно осиротевшим до грядущей зимы, величественно красовались два семейных портрета в массивных бронзовых рамах. С одного, насупив брови, нежно-голубыми глазами смотрел пожилой господин с напудренными волосами в темно-синем поколенном кюлоте. С другого улыбалась русоволосая красавица в муаровом платье с глубоким вырезом, отделанном мехом.
На низком овальном столике красного дерева стоял красивый бронзовый светильник, рядом лежали заточенные гусиные перья, стоял пюпитр.
У стены расположились две детские кровати, над которыми крепился полог. В центре полукругом стояли несколько кресел, обитых изурудно-зеленым штофом. Над столиком и по бокам от камина висели полки, до верху набитые книгами. В углу примостился комод того же красного дерева, на нем восседала фарфоровая златокудрая кукла с нарисованными глазами. По моим подозрениям, вместительные ящики его скрывали горы детских игрушек.
У трюмо прихорашивалась миловидная девушка в белом батистовом платье с античной камеей, приколотой на корсаже. Не успел я появиться в комнате, как ее живые, по-детски лучистые глаза остановились на моем отражении. Она резво обернулась, передернув хрупкими плечиками и отогнав от себя наваждение зазеркалья.
