Святая Елена, маленький остров | страница 43



Лицо Наполеона потемнело. Эта женщина, которая нежно любила его юношей, на которой он хотел было жениться, но раздумал, которую, став императором, вознес так высоко, впоследствии вела против него политическую интригу с Талейраном и Фуше… Знакомое чувство тоскливого отвращения от всех людей и в особенности от женщин с новой силой поднялось в душе императора.

— Любовь — удел праздных обществ, — сказал он мрачно. — Я никогда не придавал ей значения… Только магометане усвоили правильный взгляд на женщин, которых мы, европейцы, принимаем почему-то всерьез…

— Недаром англичане утверждают, будто ваше величество обратились в ислам, — заметил Монтолон.

— Мусульманская вера, кажется, лучшая из всех, — подтвердил император. — Наша религия влияет на людей преимущественно угрозами загробной кары. Магомет больше обещает награды. Что вернее?.. Не берусь сказать с уверенностью. И страх, и подкуп — великие силы… Надо, конечно, владеть обеими умело… Впрочем, ислам завоевал полмира в десять лет, тогда как христианству для этого понадобились века. Очевидно, мусульманская вера выше.

Гофмаршал Бертран сказал с тонкой улыбкой, что, по его наблюдениям, религиозные воззрения императора изменчивы и далеко не так просты, как кажутся. На словах его величество часто высказывается в духе католической веры, но…

Наполеон с усмешкой смотрел на гофмаршала Бертрана:

— Но… я не всегда говорю то, что думаю? Вы совершенно правы, любезный Бертран.

Он помолчал.

— Разумеется, в государственном отношении атеизм вещь опасная, — сказал Наполеон как бы нехотя. — По-моему, он в наше время много опаснее для государства, чем религиозный фанатизм. Но умные люди, к несчастью, далеко не во всем считаются с государственными интересами. Ну, Боссюэт, скажем, искренне верил в Бога. Правда, это было его ремесло… И ведь когда же это было: давно… Из всех замечательных людей, которых я знал, — почти никто не верил в Бога. Ученые? Монж, Лаплас, Араго, Бертолле — все были безбожники. Философы? Поэты? Я знал в Германии одного очень выдающегося писателя. Его звали Гет… Да, Вольфганг Гет. Он написал большую поэму о каком-то средневековом чернокнижнике…

Монтолон немедленно вынул записную книжку и занес в нее несколько слов, чтобы сохранить для потомства имя немца Гет, написавшего поэму о средневековом чернокнижнике.

— Он служил директором театра у этого дурака Карла Веймарского, — продолжал Наполеон. — Очень замечательный человек. Он походил внешностью, да и душой тоже, на греческого Бога. Я, к сожалению, ничего не читал из его книг, кроме романа «Вертер»; думаю, что и книги его замечательны. Так вот этот Гет был такой же безбожник, как наши энциклопедисты, — правда, на свой лад, может, даже умнее… Он называл себя пантеистом. Точно не все равно сказать: природа — Бог, или: нет вовсе Бога… Да и так ли вообще все это важно? Очень плохой знак, когда человек начинает думать о Боге: верно, ему на земле больше делать нечего.