Ад да Винчи | страница 26
Коридор кончился, и они оказались в просторном кабинете с двумя огромными окнами.
Маша ахнула: она действительно никогда не видела ничего подобного. Одно окно выходило на Неву, ослепительно сверкающую под щедрым июльским солнцем, второе — на Зимнюю канавку и здание Эрмитажного театра.
На другом берегу Невы виднелась Петропавловская крепость.
— Я вам говорил, — вполголоса промолвил Старыгин, заметив Машин восторг. — Правда ведь, замечательно?
В его голосе звучала такая гордость, как будто это он сам так расставил здания и провел реки, чтобы создать этот неповторимый вид.
Хранительница кабинета уселась за компьютер и защелкала клавишами.
— Малый трактат Николая Аретинского.., пробормотала она, вглядываясь в колонки цифр на экране монитора. — Вот он, единица хранения номер… Тридцать четвертый шкаф, седьмая полка…
Она встала из-за стола и своей неровной, будто ныряющей походкой прошла к одному из стеллажей.
— Дима, помоги мне, пожалуйста…
Старыгин приподнялся на цыпочки и достал с одной из верхних полок большую картонную коробку.
— Только для тебя, — вздохнула хранительница и снова бросила на Машу недовольный взгляд.
Маше вдруг захотелось совершить какой-нибудь хулиганский поступок: показать зануде-хранительнице язык или разбить графин с водой, стоящий на подоконнике, либо же разбросать листочки из многочисленных папок, лежащих на письменном столе. Хотя за ли, сточки, пожалуй, могут и побить, они тут все на своих бумажках повернутые… Маша ограничилась тем, что поглядела на хранительницу очень холодно и высокомерно.
— Вот оно! — победно проговорил Дмитрий Алексеевич, не обратив ни малейшего внимания на обмен женскими взглядами. Он открыл коробку и осторожно выложил на стол темный от времени манускрипт, каждый лист которого был аккуратно упакован в прозрачную пленку.
Маша взглянула через плечо реставратора и разочарованно вздохнула: документ был написан от руки почти совершенно выцветшими, коричневатыми чернилами и каким-то удивительным почерком, очень красивым, но неразборчивым. Самое же главное — он был написан на совершенно незнакомом Маше языке.
— Какой это язык? — спросила Маша, искоса взглянув на реставратора.
— Латынь, разумеется.
— И вы можете это прочесть?
— Конечно, — он даже, кажется, был удивлен ее вопросом, как будто каждый современный человек просто обязан понимать по латыни.
Маша почувствовала легкое раздражение: эти эрмитажные работники, похоже, смотрят на всех остальных людей свысока, как на полуграмотных недоучек.